Народный артист СССР Игорь Владимирович Ильинский
и поэт Самуил Яковлевич Маршак.
Звучащее слово // Лит. и жизнь. 1959. 22 марта.
И. Ильинский
|
Народный артист СССР Игорь Владимирович Ильинский и поэт Самуил Яковлевич Маршак. |
В журнале "Театр" публикуются интересные мемуары народного артиста СССР И.В. Ильинского. В одной из глав он рассказывает о работе над "звучащим словом", о том, что как чтец он в свое время привлек к себе внимание руководителей Малого театра и стал его актером. И.В. Ильинский рассказывает также о творческой дружбе с писателями...
...Работая над Гоголем и Толстым, я всемерно старался проникнуть в их интонационный строй, а работая над современными авторами, я всегда прислушиваюсь к авторскому чтению. Ведь в этом чтении, при всем его несовершенстве, почти всегда четко выражена авторская мысль, а также ритмическая основа произведения. Я уже писал в этом плане о Маяковском. В чтении М.М. Зощенко можно было найти зерно образа самого рассказчика, так как он читал на громадном серьезе, без тени комикования, очень просто и естественно. В чтении С.Я. Маршака очень хорошо проявляются мысль и ритм, грусть, мягкий юмор и скрытый задор исполняемых им стихов. С.В. Михалков очень искусно меняет ритм исполнения, наталкивая на живую и неожиданную разговорную интонацию стиха, Очень занятно использует Михалков во время чтения даже свое заикание. Довольно сильно заметное в жизни, при чтении стихов и басен оно почти совершенно незаметно. Если же Михалков все же где-либо неожиданна и запнется, то он обращает это на пользу резкой и интересной сменой ритма или для того, чтобы разговорной скороговоркой украсить окончание стихотворной фразы или строчки. От этого его чтение только выигрывает. Общаясь с современными советскими писателями, читая их стихи и рассказы, я невольно подружился с этими талантливыми людьми, и такая дружба имела, да и теперь имеет для меня большое значение. Так была для меня всегда неисчерпаемо благотворна каждая моя встреча с С.Я. Маршаком. Он заражает собеседника своей любовью к поэзии, своим знанием и проникновением в тайны ее мастерства. Как проникновенно рассказывал он о мастерстве Пушкина, обращая, к примеру, внимание на то, как замечательно звучит у великого поэта сознательное повторение прилагательного, которое в другом сочетании слов и смысла могло бы показаться неискусным:
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печальный свет она.
Он заражал меня восхищением лермонтовской поэзией, благоговейно читая:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит...
0н говорил о "тишине", которая подчеркнута строкой "и звезда с звездою говорит", о поэтическом звучании этой тишины.
А затем Маршак с увлечением читал мне некрасовского "Филантропа", любуясь словом "частию" в начале стихотворения, характерным для чиновного разговорного стиля.
Частию по глупой честности,
Частию по простоте,
Пропадаю в неизвестности,
Пресмыкаюсь в нищете...
Затем Самуил Яковлевич с воодушевлением и юным порывом рассказывал, как он добивался правильного звучания той или иной строчки, как кропотливо искал верного отображения Бернса или Шекспира в своих переводах. Невольно для самого себя он становился учителем актера, так как, вводя в сложный процесс своего мастерства, он прежде всего заставлял меня задумываться и искать такой же точности и лаконичности и в мастерстве актера. Я уходил от него, словно надышавшись творческим "кислородом".
Не менее плодотворно и интересно протекали встречи с К.И. Чуковским. А талантливейший С.В. Михалков всегда заражал меня своим острым восприятием нашей действительности, своим неисчерпаемым юмором. Мне кажется, что он ценил мое понимание его юмора: не было басни, которую бы он мне не прочитал и не узнал бы моего мнения перед ее выпуском в свет. Так же дружески он посвящал меня в свои драматургические и сценарные замыслы. Дружба наша с Михалковым была полезна и для него самого. Я не только пропагандировал с эстрады его детские стихи, я был тем, кто, дав тему, убедил его написать первую шуточную басню; так сказать, с моей легкой руки Михалков стал увлеченно писать свои великолепные басни.
Я убежден, что и драматург, и сценарист, должны дружить с актером. Но ведь есть еще драматурги, которые совершенно сознательно избегают этой творческой дружбы: актер, оказывается, им мешает и может сбить с верного пути. Я знаю на практике, что требования актера, заключающиеся в правдивости действий, в логике развития образа, часто воспринимаются драматургом не как стимул к усовершенствованию произведения, а как досадное вмешательство, излишняя придирчивость. Драматург забывает, что такая "придирчивость" порождается стремлением актера к максимальной сценической и художественной правде. Актер, в труде и муках рождая образ, не может пользоваться клеем и ножницами, он должен оправдать каждую секунду своего пребывания на сцене. Но актер вовсе не хочет быть свидетелем того, как драматург, изменяя характер действующего лица своей пьесы, отрицательный персонаж превращает по ходу работы в персонаж положительный, достигая этого применением все тех же клея и ножниц и не трогая весь прочий текст...
Это один только мелкий пример. А мало ли творческих вопросов, о которых можно было бы поговорить драматургу с актером! Как жалко, что их дружба заменяется казенными "встречами" в театре за чайным столом. Устраиваемые один раз в три года, эти встречи ограничиваются полуофициальными речами и призывами к творческой дружбе - по примеру дружбы Гоголя и Щепкина...