Источник:
Жизнь и творчество М. Ильина.
- М.: Детгиз, 1962. С. 414-416.
М. Цехановский
Мы были знакомы почти тридцать лет. Но встречались мы за эти годы гораздо реже, чем могли и желали бы встречаться.
Трудно объяснить причины взаимных расположений, симпатий. Иногда случается так, что с первой же встречи заговоришь не о деле, ради которого пришел, а неожиданно совсем о другом. И скоро замечаешь, что тема разговора будто только и ждала этой встречи: беседа течет свободно, открыто, увлекательно, как это бывает лишь в самой ранней молодости между закадычными друзьями.
Так случилось и в первую нашу встречу с М. Ильиным в 1926 году. Больной, он жил тогда в Детском Селе - на одной из тихих улиц, близ парка. Я иллюстрировал его рассказ "Карманный товарищ" и привез рисунки.
Мы скоро разговорились. В те годы всеобщее внимание привлекало необыкновенное зрелище рождения и стремительного роста искусства кино - "великого немого".
Илья Яковлевич сравнивал это нарождающееся искусство с золотыми россыпями - с Клондайком, куда, жертвуя всем, в поисках за еще неведомыми художественными ценностями, шли художники, писатели, актеры.
Разговор этот не был случайным. Все области и жанры киноискусства интересовали его. Он всегда желал, чтобы книги его были экранизированы. Особенно интересовали его области кино, еще мало исследованные. Он расспрашивал меня о технических и художественных возможностях рисованного звука (музыки, голоса) - изобретения, оставшегося, к сожалению, незавершенным. Он сказал мне как-то, что плохая мультипликация напоминает ему искусственного соловья из сказки Андерсена, но что неограниченная свобода творческой деформации образа, движении и звука, присущая мультипликации, - залог необычайного расцвета этого искусства в будущем.
Но о мультипликации мы беседовали с Ильей Яковлевичем уже спустя двадцать лет - в 1947 году. Тогда и иллюстрировал одну из самых его замечательных книг - "Человек и стихия".
Маленький рассказ о перочинном ножике - "Карманный товарищ", написанный М. Ильиным в 1926 году, начинался так:
Есть у меня друг. Мы с ним никогда не расстаемся. Куда бы я ни пошел, он отправляется за мной.
Далее мы узнаем, как делается перочинный ножик: для этого и написан рассказ. Но "карманный товарищ" для нас уже живой образ, и мы с участием следим за его техническим рождением.
М. Ильин наделен был даром одухотворять вещи, предметы, явления природы и создавать живые, поэтические, надолго запоминающиеся образы. В его руках непонятное делалось понятным, невидимое - видимым, проза превращалась в поэзию.
Увидеть, понять и объяснить, объяснить ослепительно ярко и ясно - в этом и заключается чудесный талант писателя.
С каждой новой книгой писательское мастерство М. Ильина становилось все более совершенным, круг его тем и образов становился все более и более обширным, следует сказать: всеобъемлющим.
В предисловии к книге "Человек и стихия" он пишет:
У меня была трудная задача. Чтобы в этом удостовериться, достаточно прочесть список "действующих лиц", о которых идет речь в книге. Тут и Земля, и Солнце, и ветры, и бури, и морские течения, и реки, и облака, и вулканы, и ледяные горы. И всех их связывает одно общее сложное действие. В этом списке действующих лиц есть и люди - те гидрологи и метеорологи, океанографы и климатологи, которые изучают машину планеты, следят за ее ходом и подумывают уже о возможности ею управлять.
"Человек и стихия" - поэтическая и вместе по-настоящему, до последних мелочей, деловая книга.
Извечное стремление человека к познанию законов сил стихии и неустанная борьба за овладение этими силами показаны автором так живо, достоверно и подробно, что, читая книгу, невольно проникаешься гордостью, уважением и удивлением перед человеком, перед его волей и могуществом. Трудно найти в литературе более полного воплощения слов А.М. Горького: Человек - это звучит гордо! Слова эти, по существу, и определяют центральную идею всего творческого пути М. Ильина.
Илья Яковлевич был на редкость открытым, или, как говорит народ, душевным, человеком.
Охотно раскрывал он перед собеседником свои впечатления, наблюдения, знания. Наблюдения и впечатления его были всегда глубоки и непосредственны, а знания обширны, точны и детальны.
Говорил Илья Яковлевич горячо и волнуясь. Равнодушие было ему чуждо. Голос у него был тихий, с очень характерным мягким тембром. Жест простой, естественный. Простота и скромность отличали его и привлекали к нему людей.