Главная > О Маршаке

"Я думал, чувствовал, я жил". - М.:
Советский писатель, 1971. С. 463-467.

И. Ильинский

"Ведерко полное росы"

После ухода из жизни Маяковского наиболее тяжелой утратой для нашей поэзии, да и в моей лично творческой жизни, была потеря С.Я. Маршака.

Ушел учитель, мастер. С ним можно было посоветоваться обо всем, он мог тебя ободрить в трудную минуту, воодушевить своей любовью к искусству, верой в его торжество.

Казалось бы, творчество актера далеко от литературного и поэтического творчества. Казалось бы, сомнения, поиски и открытия поэта и переводчика далеки от поисков и открытий актера. Почему же раздумья и мысли поэта, которыми так щедро делился Маршак, стали близкими и нужными мне, актеру?

Маршак всегда очень искренне сетовал на то, что у нас, представителей, так сказать, смежных искусств, не хватает времени и желания для встреч друг с другом, для обмена мыслями и творческими замыслами. "Как мы обкрадываем себя!" - говорил он. И вот теперь, когда его нет, с горечью думаешь, что действительно я обокрал себя, что мало, мало было тех чудесных встреч с ним, которые так духовно обогащали, после которых хотелось работать с новой верой и в себя и в искусство.

Удивительно умел Маршак, проникая в тайную тайных творчества и приоткрывая перед тобой завесу этой тайны, объяснить, как, казалось бы, в неприметных мелочах обнаруживается сила мастерства. Тишина ночи, лермонтовской ночи, слышалась ему в строчках: "Ночь тиха, пустыня внемлет богу и звезда с звездою говорит". Как благоговейно относился Маршак к гениальному образу Лермонтова, где слова "звезда с звездою говорит" передают торжественное безмолвие ночи.

Или, например, сознательное повторение у Пушкина "печальные", "печально":

Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально свет она...

Самуил Яковлевич отмечал, как безошибочно "работают" у Пушкина не только повторения слов, но и повторения гласных и согласных. Незаметное, казалось бы, изменение ритма в строфе "Медного всадника" дает читателю представление о движении воды:

Но силой ветров от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова.

Не раз он делился своим наблюдением, что далекая песня и далекий костер гораздо сильней впечатляют и будят воображение, чем если бы ты находился у самого костра и среди поющих.

Сколько есть неуловимого в творчестве и как важно овладевать этим неуловимым.

В беседах темы возникали свободно и непринужденно, мысли и наблюдения сыпались как из рога изобилия. Высокие оценки сменялись репликами негодования и презрения. Он умел быть непримирим к пошлости, к приспособленчеству и в то же время чуток и доброжелателей к любому таланту. Но, конечно, больше всего он любил говорить о поэзии, заражая своей любовью к Пушкину и Некрасову, отмечая в стихах неповторимые, гениальные приметы стиля и объясняя их нам, читателям.

После таких встреч я обыкновенно охотней брался за работу, хотелось обогатить, расширить свой репертуар, дополнить такими произведениями, о которых говорил Маршак, сознавая, что прикоснуться к ним уже было творческим счастьем.

Много-много советов он мне дал, призывая к строгому, требовательному отбору репертуара. С какой отцовской нежностью он говорил о таланте Твардовского, как радовался, что я его читаю с эстрады.

Однажды он слушал, как я читал "Старосветских помещиков" Гоголя.

- Вот странно, - сказал он, - в заключительной части повести, - в том месте, когда Афанасию Ивановичу кажется, что Пульхерия Ивановна после смерти позвала его, вы делаете ударение на словах: "День был тих и солнце сияло", в то время как надо бы правильно говорить: день был тих, и солнце сияло.

- Да, Самуил Яковлевич, на одном обсуждении в ВТО мне говорили о том же.

Самуил Яковлевич подумал секунду и сказал:

- Нет, оставьте по-прежнему. Говорите так, как вы говорите. Хотя это и не совсем правильно. Трудно объяснить почему, но в состоянии Афанасия Ивановича день и солнце, которые как бы заняли первое место, ритмически впечатляют больше, нежели абсолютно верное, по всем правилам произношение.

Я был очень благодарен Маршаку за его слова. Исправление этого места мне было не по душе. Ведь неправильное в нем родилось само собой, родилось эмоционально, почти бессознательно, но родилось оно именно с такой интонацией и ударением. Причесывать и менять это место мне было неприятно.

Если не ошибаюсь, Маршак услышал впервые меня как чтеца, когда я читал "Рассеянного с улицы Бассейной" и "Лодыри и кот" на вечерах для детей.

Несмотря на то, что я делал в этих вещах массу актерских прибавок, например в "Рассеянном" храпел на разные лады, протирал на паузах оконное стекло, прибавлял к стихам массу разных звуков: зевки и пр., а в "Лодырях и коте" мяукал на гласных, изображая кота, и "катался на коньках", выдумывая замысловатые, почти балетные па, Маршак мне не сделал ни одного замечания, он принял все украшательства, оправдывал их, говоря мне, что я не разрушаю при этом ритма стихов, и, по-моему, искренне любил мое исполнение. В то же время он страшно смеялся, когда через несколько лет я рассказал ему, что читал "Лодыри и кот" моему трехлетнему сыну, а он прервал мои мяуканья и сказал:

- Папа, читай просто.

Когда я бывал у Маршака, он всегда читал мне свои новые стихи и переводы. Его чтение, иной раз из-за глухого голоса поэта пропадавшее при исполнении с эстрады, дома было великолепно. Ярко выраженная мысль, ритм, озорная ирония, романтическая лиричность, мужество, юмор - все эти элементы сливались в его чтении воедино, придавая неповторимое своеобразие и привлекательность авторскому исполнению.

Недаром на прощание я неизменно просил: дайте мне и то, и это, и другое, и третье - все увлекало, все хотелось включить в свой репертуар: сонеты Шекспира и баллады Роберта Бернса, строфы Китса и английские народные песенки, сатиру и лирику и конечно же детские стихи самого Маршака. Но приходил домой и чувствовал, что многое не в моих данных, то, что увлекало в чтении самого Маршака, ускользало от меня, и я не мог найти средств выразить в полной мере красоту и прелесть этих чудесных произведений. Иногда я осознавал это, уже "выйдя на зрителя".

А ведь удивительным было то, что Маршак не обладал ни лирической, ни героической внешностью, и голос его был глухой, зато душа его так пела, так внутренне он был верно наполнен, читая любимые свои произведения, что эмоционально потрясал и покорял слушателя. И слушатель забывал и о глуховатом голосе и о глазах, уловить выражение которых порой мешали поблескивающие толстые стекла очков, так же как не замечал он и попыхивания неизменной сигаретки.

Самуил Яковлевич почти в каждую нашу встречу говорил о своей мечте: создать при каком-либо театре, в котором есть "читающие актеры", литературный театр, где бы читали регулярно новые лучшие произведения - прозы и поэзии, а также и произведения классики и даже драматургические произведения в концертном исполнении ("ан фрак"). В таком театре он видел насущную необходимость и непрестанно возвращался к этой теме.

Последние годы Самуил Яковлевич был тяжело болен. Что греха таить, за шесть лет до его смерти уже казалось, что дни его сочтены. Как-то я навестил его в больнице. Он совершенно высох, я внутренне ужаснулся, но в то же время и поразился, увидев человека полного энергии, различных планов. Так же как в своем рабочем кабинете, он читал в своей наполненной книгами и рукописями, обжитой и накуренной палате, столь не похожей на больничную, свои новые стихи, так же воодушевленно говорил о поэзии, об искусстве.

Одно воспаление легких переходило в другое, и снова воспаление - то дома, то в больнице, то в санатории. Шли годы, и каждый раз, когда я навещал его, я не чувствовал больничной или санаторной обстановки, всюду были книги и лежали новые стихи. Когда же я по телефону справлялся о его здоровье, то неизменно слышал:

- Приходите, дорогой. У меня есть новые вещи, которые вам могут пригодиться.

И я приходил и чувствовал, что не больного навещаю, а прихожу слушать все новые и новые его стихи. И он их читал, читал и курил, курил, курил - между воспалениями и при воспалениях. Только так он мог жить: горя полным огнем творческого вдохновения.

Ведерко полное росы
Я из лесу принес,
Где ветви в ранние часы
Роняли капли слез.

Ведерко слез лесных собрать
Не пожалел я сил.
Так и стихов мою тетрадь
По капле я копил.

Эти строки - одни из последних. Они сами говорят за себя.

Пусть память о Маршаке останется такой же светлой и чистой.

При использовании материалов обязательна
активная ссылка на сайт http://s-marshak.ru/
Яндекс.Метрика