Главная > О Маршаке > Б. Сарнов "Самуил Маршак"


Б. Сарнов

Самуил Маршак
Очерк поэзии

Глава первая
Дорога

- Я старался не сходить с дороги, вот и все. В России только так и можно было. Чуть свернешь в сторону - попадешь в трясину...

С. Маршак. Из разговора.


1

Понять и объяснить поэта - это значит прежде всего понять и объяснить его главную лирическую тему. Это значит также понять, почувствовать и объяснить его лирического героя. Но этого мало. Необходимо еще одно, третье условие. Оно состоит в том, чтобы увидеть, понять и запечатлеть созданный этим поэтом "лирический сюжет", то есть развитие, движение характера лирического героя.

Драматизм, напряженность, даже простая протяженность этого "сюжета" вовсе не всегда прямо обусловлена биографией поэта.

Лермонтову было шестнадцать лет, когда у него вырвалось:

Мне нужно действовать, я каждый день
Бессмертным сделать бы желал, как тень
Великого героя, и понять
Я не могу, что значит отдыхать...

И ему было всего двадцать четыре года, когда он написал:

Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее - иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно...

Всего восемь лет разделяет эти два четверостишия. Срок небольшой. Но между этими двумя цитатами - вся жизнь Лермонтова. И в том же промежутке - вся жизнь людей его поколения, даже тех, кому не было суждено, как ему, погибнуть двадцати семи лет от роду.

Расстояние, отделяющее первое четверостишие от второго, - огромно. Оно состоит из горестных разочарований, обманутых надежд... Многое, очень многое должно было произойти, чтобы огромная жажда действия, сжигающая душу подростка, сменилась горькой и безнадежной констатацией того, что ему и его сверстникам предстоит состариться в бездействии.

Отразившаяся в стихах духовная жизнь поэта, живая, полная случайностей, едва только стихи собраны воедино, застывает, превращается в киноленту, из которой не вырезать ни одного кадра. Смысл отдельных "кадров" изменяется от соседства. И нам вдруг становится до предела ясна внутренняя закономерность и неизбежность того, что прежде могло показаться случайностью, легко предотвратимой...

Цепь "случайностей" превращается в законченный сюжет. И тогда (задним числом) выясняется, что многие случайности не были случайны.

Куда, в каком направлении развивается этот "сюжет", - зависит от многих обстоятельств, в частности, от характера эпохи, от душевной сопротивляемости поэта:

Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат...

Далеко не каждый способен оказаться "булатом", столкнувшись с молотом противоречий своего времени. Но как бы то ни было, этот "сюжет" - не рассчитанный наперед, не вымышленный, возникающий как естественный результат соприкосновения поэта с временем, с эпохой, - обладает свойствами художественного сюжета. Он может стать и средством постижения еще никем не познанных закономерностей жизни, обнажением и осмыслением, то есть концепцией происходящих в ней процессов. Он может быть более или менее бурным, он может графически изображаться в виде резкой кривой или в виде замкнутого кольца - так тоже бывает, если поэт в конце своего пути приходит к тому, от чего уходил в юности. Но так или иначе, этот "сюжет" есть, как правило, у каждого лирического поэта. Поэт без лирического сюжета - это, в сущности, то же самое, что поэт, у которого "не оказалось" своей поэтической судьбы. А можно ли остаться поэтом при таком странном стечении обстоятельств?

И вот первое, что поражает при самом общем взгляде на лирику Маршака, - это именно отсутствие такого лирического сюжета. На первый взгляд, может далее показаться, что лирический герой этого поэта словно бы вообще не двигался, не менялся, за всю свою долгую жизнь не проделал никакой духовной эволюции.

На заре своей литературной жизни Маршак написал стихотворение "Майя" (по мотивам сказаний Рамакришны).

Это наивная и мудрая история о том, как молодой и прекрасный бог Вишну сошел "с высей снежных" на грешную землю, дабы "демонов мятежных в дольнем мире побороть":

Мудрый Вишну с гор спустился -
И с врагом своим в бою
Он на время превратился
В разъяренную свинью.

Демон пал... Но в тихих чащах
Бог остался в забытьи
Меж листвы, у вод журчащих
В диком образе свиньи.

Бог утратил свой истинный, "божественный" облик. Победив свиноподобного демона, он сам принял его обличье. И не только обличье. Он полюбил все земное, то есть пошлое, низменное, и окончательно погряз в "свинстве". И вот грозный Шива, вооруженный трезубцем, спускается с небес -

И забывшегося бога
Отыскав в глуши лесной,
Говорит ему он строго:
"Вишну, встань, иди за мной!..

Вишну, сбрось покров свой бренный.
Мир тревогою объят.
Нет порядка во вселенной
Без тебя, заблудший брат!..

Что ж, идем? Но долго Шива
Ждал ответа на вопрос.
Наконец нетерпеливо
Свой трезубец он занес.

И сразил свинью с размаха,
И внезапно перед ним
Вишну-бог восстал из праха,
Просветлен и невредим...

Символика стихотворения ясна и прозрачна. Свинство угрожает человечеству не только в образе "злых демонов". Забыть свое значенье и целиком погрязнуть в свинстве может даже тот, кто по самой сути своей призван противостоять свинству и поддерживать "порядок во вселенной". Но в конечном счете "божественное" (то есть человеческое) непременно побеждает. И "свинство" рано или поздно исчезнет, рассыплется в прах, как дурной сон.

В книге лирических эпиграмм Маршака, вышедшей уже после смерти поэта, есть такое четверостишие:

Свиньи, склонные к бесчинству,
На земле, конечно, есть.
Но уверен я, что свинству
Человечества не съесть.

Без малого пятьдесят лет отделяет это стихотворение от напечатанной в 1915 году "Майи". Пятьдесят лет - срок немалый не только в жизни одного человека. В промежутке между этими двумя стихотворениями - целая эпоха. (И какая эпоха!) Но протяженность лирического сюжета, как мы уже установили, измеряется не годами и не километрами. Единицей измерения здесь служат надежды и разочарования, уход от устаревших представлений и мучительные попытки причалить к другому берегу, обрести иную, новую связь с миром, взамен оказавшихся непрочными старых связей. В этом смысле о двух процитированных мною стихотворениях Маршака можно сказать, что расстояние между ними едва ли не равно нулю. Если говорить о нравственных позициях поэта, здесь и действительно нет никакого расстояния.

Эта стабильность - едва ли не самая главная, определяющая черта духовного облика Маршака-поэта.

Прожив долгую жизнь, выступая в самых различных, крайне далеко отстоящих друг от друга ипостасях - драматурга, детского поэта, философского лирика, педагога, критика, сатирика, публициста, переводчика Бернса и Блейка, Шекспира и Гейне, - он всегда отличался удивительным постоянством взглядов, идей, вкусов. Почти все его художественное наследие по сути дела представляет собой последовательное и четкое утверждение нескольких, в сущности, очень простых истин, принятых им вначале, что называется, на веру, а затем счастливо подкрепленных жизненным опытом.

Что это? Духовная косность? Какая-то особая, удивительная для поэта нечувствительность ко всем колебаниям земной коры, ко всем подземным толчкам Истории? Или, может быть, просто иллюзия неподвижности? Может быть его, Маршака, лирический сюжет состоял не в смене идеалов, а в их жизненном обосновании?

Человек изо всех сил работает веслами, чтобы лодку его не снесло течением. Но определить скорость и направление его движения невозможно, не вычислив предварительно скорость течения реки.

Безотносительно к "течению реки" стихотворение "Майя" легко может показаться просто переводом с хинди (или с английского), - хорошим, квалифицированным переводом старой индийской легенды, который с тем же успехом мог быть осуществлен не в 1915 году, а скажем, столетием или двумя столетиями раньше.

Посмотрим, изменится ли что-либо в нашем взгляде на это произведение, если мы станем рассматривать его в неразрывной связи с породившей его эпохой.

Содержание

При использовании материалов обязательна
активная ссылка на сайт http://s-marshak.ru/
Яндекс.Метрика