Главная > О Маршаке > Б. Сарнов "Самуил Маршак"


Б. Сарнов

Самуил Маршак
Очерк поэзии

Глава третья
Источник

2

Среди фантастических романов-утопий Герберта Уэллса есть один - "Пища богов". В основе его сюжета лежит история изобретения вещества, стимулирующего необычайный рост любого живого организма. Вещество это, названное изобретателями "пищей богов", должно будет когда-нибудь изменить облик всех людей, населяющих землю, превратить их в гигантов. А пока один из изобретателей, профессор Редвуд, кормит "пищей богов" своего маленького сына и еще двух мальчиков. Они растут. Они будут первыми гигантами в мире, прародителями новой человеческой расы - великанов.

Дети растут. Когда они вырастут, люди встретят их с ненавистью и ужасом. Потому что люди привыкли к другим масштабам и габаритам. "Идеалом их оставалось маленькое государство, маленькая культура, маленькие семьи, хозяйствующие помаленьку каждая на своей маленькой ферме. Установилась мода на все маленькое и аккуратненькое. Быть большим считалось просто вульгарным, и лишь крошечное, изящное, утонченное, миниатюрное, малюсенькое удостаивалось похвалы..."

Детям, которых кормят "пищей богов", уготована иная судьба. Им предстоит изменить облик мира. Отцы думают о том, как выполнить свой отцовский долг перед ними. Как воспитать их так, чтобы их души были под стать их огромной, великаньей судьбе?

Прежде всего нужны книги. Надо подумать о том, какие это должны быть книги, размышляет профессор Редвуд. Естественно, что старые детские библиотеки не годятся для этой грандиозной цели. Нужно создавать все заново:

"Нужно развивать воображение ребенка, в конце концов это и есть цель всякого воспитания... Ребенку надо и помечтать, побывать в мире сказок, порадоваться всяким забавам и чудесам, - на то и детство. Но главной пищей воображению должна стать сама жизнь во всем ее великолепном разнообразии. Пусть ребенок узнает, как люди путешествовали, открывали новые земли и после многих подвигов и приключений завоевали весь мир; нужны рассказы о животных, умно написанные и отлично изданные книги о зверях, птицах и растениях, о пресмыкающихся и насекомых, о заоблачных высях и тайнах морских глубин; и еще ребенок должен знать историю и географию всех государств, какие когда-либо существовали; нужно дать ему карты и рисунки, пускай узнает историю всех племен, изучит их нравы и обычаи. И еще дадим ему книги и картины, которые развивают чувство прекрасного; тончайшие японские гравюры заставят его полюбить тончайшую прелесть птицы, ветки, опадающих лепестков, а живописцы Запада научат ценить красоту мужчин и женщин, прелесть натюрморта и ширь пейзажа. Нужны книги о зодчестве, пусть учатся строить дома и дворцы, обставлять комнаты и воздвигать города..."

Как похожа на этот монолог героя Уэллса программа создания новой детской литературы, смело набросанная некогда Маршаком!

Он тоже мечтал создать заново "умно написанные книги о зверях, птицах и растениях, о заоблачных высях и тайнах морских глубин", о самых различных профессиях и ремеслах, о географии и истории. И он тоже хотел дать детям все самое лучшее, самое прекрасное и совершенное из того, что было создано писателями и художниками прошлого.

"Мы возьмем, - говорил он, - героику, сатиру, юмор, словесную игру, меткую пословицу.

Мы возьмем богатую сюжетом повесть о временах, событиях и людях у Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Льва Толстого, Тургенева, Лескова, Короленко, Гаршина, Чехова, Горького, Куприна - у всех, кто может быть близок и понятен ребенку и подростку.

Мы возьмем романтически-авантюрную и фантастическую повесть, выбрав лучшее из Купера, Вальтера Скотта, Стивенсона, Эдгара По, Жюля Верна, Майн Рида, Киплинга, Уэллса, Джека Лондона...

То, что было когда-то достоянием немногих любителей словесности, мы должны превратить в средство воспитания мысли, воли, воображения и вкуса. Можно использовать в пересказе такие вещи, которых как огня боялась буржуазная детская, - например, "Гаргантюа и Пантагрюэля" Рабле, можно дать детям исландские саги, испанский плутовской роман, избранные итальянские новеллы эпохи Возрождения, были и легенды, песни и сказания..."1

Совпадают здесь не только частности, не только пути и способы, но и конечная цель - создание совершенного, разностороннего, гармоничного человека. Человека, в котором должны естественно сочетаться пытливый ум исследователя, умелые руки и свободные навыки рабочего, овладевшего множеством разнообразных профессий, и тонкая душевная восприимчивость художника.

Совпадение это не было случайным.

Разумеется, я имею в виду не влияние на Маршака утопических идей Герберта Уэллса. Речь идет о другом: о совпадении ситуаций.

Ситуация, в которой оказался Маршак в начале 20-х годов, была в известном смысле аналогична той ситуации, в которой действовал герой романа Уэллса "Пища богов" - профессор Редвуд.

Подобно профессору Редвуду, Маршак исходил из того, что дети, которым он должен помочь вырасти и сформироваться, - это совсем особые, новые существа, непохожие на тех, что были прежде. Пока еще они мало чем отличаются от предшествующих поколений. Но им предстоит совсем другая судьба. Им суждено изменить облик мира. Значит, надо воспитать их так, чтобы им стало тесно в рамках старых, привычных идей и представлений. Надо с самых малых лет внушить человеку, вступающему в мир, что он - законный наследник всего лучшего и ценного, что создано человечеством.

Вот почему Маршак был так непримирим к старой детской литературе, которая - если исходить из других, не "великаньих" критериев - была, может быть, вовсе и не так уж плоха. Вот почему бывал он так яростен и запальчив, так обидно резок, а порою и несправедлив.

"Разнообразие интересов не мешает нашим читателям, - писал он, - проявлять способности и склонности, которые со временем создадут из них настоящих специалистов.

Но можно надеяться, что это будут не узкие специалисты вроде жюль-верновских Паганеля и Бенедикта, которые во всем мире замечают одних только шестиножек, да и то одного вида"2.

Если даже обаятельный жюль-верновский Паганель удостоился такой убийственной характеристики, так на что уж могли рассчитывать его менее симпатичные и менее даровитые коллеги.

"Старая, дореволюционная книжка о плотниках, о стрелочниках или о водолазах, - говорил Маршак, - ухитрялась изображать каждую профессию так, будто она пожизненна, наследственна и обособлена. В книжках о железнодорожниках не было железной дороги и, уж во всяком случае, не было транспорта. В них изображалась будка и семафор, а сюжетом рассказа было какое-нибудь бедствие или чудесное спасение"3.

Этого, быть может, было вполне достаточно для человека, которому заранее уготована своя, привычная стезя в уютном, маленьком мире. Но для творца и хозяина жизни это не годилось.

Старая научно-популярная литература, говорил Маршак, "давала науку отдельно от жизни, жизнь отдельно от науки и внушала читателю убеждение в том, что все на свете неизменно: реки, горы, границы, троны, парламенты, оседлый и кочевой образ жизни, характер народов и даже промыслы того или иного российского уезда. В одном уезде вечно будут бить баклуши и делать деревянные ложки, а в другом - катать валенки"4.

Для человека, которому предстояло войти в готовый, давным-давно созданный и устоявшийся мир, понять его законы и приспособиться к ним, все это, может быть, и годилось. Но для тех, чья миссия состояла в том, чтобы изменить мир, пересоздать его на новых началах, эти представления были не только недостаточны, но и прямо-таки вредны.

Эксперимент, поставленный профессором Редвудом, при всей своей грандиозности, имел в виду лишь тех нескольких детей, которым "пища богов" обеспечивала их фантастический рост.

Эксперимент, начатый в 20-е годы Маршаком и его несколькими ближайшими соратниками, совершался в масштабах огромной страны, был обращен не к отдельным избранникам, а к миллионам.

Основания для эксперимента были такие.

Ребенок - энциклопедист по складу своей личности, по характеру своих взаимоотношений с миром. Он невольно тяготеет к синтетическому постижению сущности вещей.

Об этом очень хорошо писал в свое время В.Ф. Одоевский:

"Я оценил вполне важность моей разносторонности знаний, когда, по обстоятельствам жизни, мне пришлось заниматься детьми. Дети были лучшими моими учителями, и за то до сих пор сохранил я к ним глубокую привязанность и благодарность. Дети показали мне всю скудность моей науки. Стоило поговорить с ними несколько дней сряду - вызвать их вопросы, чтобы убедиться, как часто мы вовсе не знаем того, чему, как нам кажется, мы выучились превосходно. Это наблюдение поразило меня и заставило глубже вникнуть в разные отрасли наук, которыми, казалось, я обладал вполне... Для свежего, не испорченного никакою схоластикою детского ума нет отдельно ни физики, ни химии, ни астрономии, ни грамматики, ни истории и пр. Ребенок не будет вас слушать, если вы заговорите самым систематическим путем отдельно об анатомии лошади, о механизме ее мускулов, о химическом превращении сена в кровь и тело, о лошади, как движущей силе, о лошади, как эстетическом предмете, - дитя - отъявленный энциклопедист; подавайте ему лошадь всю, как она есть, не дробя предмета искусственно, но представляя его в живой цельности..."5

В мире, где привычным идеалом были "маленькая культура, маленькие семьи, хозяйствующие помаленьку каждая на своей ферме", этот естественный энциклопедизм ребенка рано или поздно (и скорее рано, чем поздно) наталкивался на непреодолимую преграду. Так или иначе, растущему, познающему мир человеку с этим наивным энциклопедизмом приходилось расстаться. Мир был тщательно поделен и разграфлен на отдельные участки-клетки. На каждом участке были свои законы, свои "условия игры". Между собой отдельные "участки" никак не соприкасались.

Ребенок приходил к взрослым, неся с собой свои "сто тысяч почему". Ни на одно из этих "почему?" ему не отвечали, а взамен предлагали множество ответов на вопросы, которые он и не думал задавать. В результате все происходило точь-в-точь, как в маленьком стихотворении Маршака:

Он взрослых изводил вопросом "почему?".
Его прозвали "маленький философ".
Но только он подрос, как начали ему
Преподносить ответы без вопросов.
И с этих пор он больше никому
Не досаждал вопросом "почему?".

Революция сломала, разрушила все основания, все устои старого мира. Заодно с "устоями" были взорваны и быстро пошли на дно старые методы воспитания, школьные программы - все строго продуманные и тщательно разработанные способы включения наивного детского сознания в существующую, узаконенную систему представлений о мире.

Явился на свет новый читатель. Важной его особенностью было то, что в массе своей он возник из среды, где прежде вообще не читали никаких книг.

Первой детской книжкой Маршака был сборник пьес - "Театр для детей" (С.Я. Маршак и Е.И. Васильева, Краснодар, 1920). Достаточно самого мимолетного знакомства с этими пьесами, чтобы сразу же бросилась в глаза одна очень характерная их особенность. Они были обращены к аудитории, не только впервые пришедшей в театр, но и вообще не подозревающей о том, что такое театральная, сценическая условность6.

Этот новый читатель, к которому обращался Маршак, еще не был отравлен ни одной крупицей ложных знаний. Ему еще никто не успел сказать, что все происходящее на сцене театра происходит не "взаправду", а "понарошку".

Наивный энциклопедизм этого читателя еще не успел прийти в столкновение с устоявшейся и незыблемой системой мироздания. Этот читатель еще продолжал оставаться "философом". Он еще не разучился без конца задавать свой вечный вопрос - "почему?".

В 1934 году Маршак написал довольно объемистую статью: "Дети отвечают Горькому". Для того чтобы написать ее, ему пришлось перечитать, изучить и проанализировать тысячи ребячьих писем.

"Всегда и во все времена, - говорилось в статье, - детям хотелось знать, что ест за обедом крокодил, почему у страуса растут на хвосте перья, отчего у жирафа пятнистая шкура.

Но "сто тысяч почему" наших ребят совсем не похожи на вопросы киплинговского слоненка и на старинные Любочкины "отчего и почему".

И далее, после огромного перечня разнообразнейших, самых удивительных вопросов, следовал вывод:

"Таковы наши дети: они энциклопедисты по самому характеру своего мышления. Это легко увидеть, читая письмо за письмом...

Такой энциклопедизм бывает необходим в самые активные, созидательные времена, когда человек сознает, что ему предстоит построить все заново, своими руками"7.

Анализируя тысячи писем детей, Маршак не уставал восхищаться не только разносторонностью, неожиданностью и многообразием их вопросов, желаний, требований, но прежде всего их удивительной потребностью получить цельное представление о мире, понять связь и зависимость самых различных и самых сложных явлений этого мира.

Если попытаться свести к одной лаконичной формуле сущность "эксперимента", начатого Маршаком и его соратниками по детской редакции Ленгосиздата, формула эта будет звучать так: "Не паллиатив знания, а настоящее знание".

Во все времена взрослые люди, обращаясь к ребенку, исходили из того, что они должны на первых порах дать ему лишь самое приблизительное представление о подлинной картине мира. Каждый новый год последующей жизни ребенка будет привносить в эту приблизительную картину свои, необходимые поправки. Этот "паллиатив знания" должен быть чем-то вроде молочных детских зубов, которые со временем заменятся постоянными.

Маршак стремился к тому, чтобы каждая крупица знания, сообщаемая ребенку на каждом этапе его жизни не отменялась последующей, более сложной суммой получаемых им знаний. Именно поэтому он так яростно воевал против упрощенных, искусственно беллетризованных научно-популярных книжек профессора Вагнера. Именно поэтому стремился к тому, чтобы о профессии водолаза детям рассказывал самый что ни на есть доподлинный водолаз, о достижениях современной физики - не популяризатор, а настоящий ученый-физик. (Интересно в этом смысле заглянуть в книги, создававшиеся по инициативе и при непосредственном участии Маршака: "Подводные мастера" Золотовского, "Солнечное вещество" Бронштейна).

Тот же высокий и непривычный критерий лежал в основе его стремления создать новую поэзию для детей.



Примечания

1. С. Маршак, Воспитание словом, "Советский писатель", М. 1964, стр. 346-347.  ↑ 

2. С. Маршак, Воспитание словом, "Советский писатель", М. 1964, стр. 457.  ↑ 

3. Там же, стр. 344.  ↑ 

4. Там же, стр. 345.  ↑ 

5. В.Ф. Одоевский, Русские ночи, "Путь", 1913, стр. 10-11.  ↑ 

6. Подробно об этом см. в кн.: Ст. Рассадин, Обыкновенное чудо, Детгиз, М. 1964.  ↑ 

7. С. Маршак, Воспитание словом, "Советский писатель", М. 1964, стр. 372-373.  ↑ 

Содержание

При использовании материалов обязательна
активная ссылка на сайт http://s-marshak.ru/
Яндекс.Метрика