Главная > О Маршаке > Б. Сарнов "Самуил Маршак"


Б. Сарнов

Самуил Маршак
Очерк поэзии

Глава третья
Источник

4

Рассказывая о первой своей встрече с пушкинской "Капитанской дочкой", Цветаева говорит, что этой встречи она ждала всю жизнь, "всю свою огромную семилетнюю жизнь".

Эта фраза - "огромную семилетнюю жизнь" - не для красного словца сказана, это не художественный образ, даже не гипербола.

За первые семь лет своей жизни ребенок проходит, пожалуй, больше горных перевалов и непроходимых троп на пути своего духовного развития, нежели за последующие пятьдесят - шестьдесят. Несколько парадоксально выразил некогда эту мысль В. Шкловский:

"До пяти лет ребенка ничему не учат, но он узнает больше, чем потом, за всю жизнь".

Но это не изящный парадокс. Это правда. Дело здесь не в количестве информации, а в существенности, в важности того знания, которое приобретает ребенок в первые годы своего еще полусознательного бытия.

Как зритель, не знающий первого акта,
На свет появляются дети.
Но все же они умудряются как-то
Во всем разобраться на свете.

Но что дает силы неокрепшей душе ребенка выдержать невероятную тяжесть этого знания, устоять, не только не расплющиться, подобно глубоководной рыбе, под давлением в тысячи атмосфер, а наоборот, сохранить моральную гармоничность и душевное здоровье, часто недостижимые для взрослого человека?

Источник этой силы - качество, органически присущее каждому ребенку, своего рода защитный рефлекс.

Ребенок инстинктивно вырабатывает своего рода панцирь, если можно так выразиться, "защитный слой оптимизма", надежно ограждающий его от впечатлений, могущих ранить, причинить нестерпимую боль.

В автобиографической повести "В начале жизни" Маршак вспоминает первого своего приятеля - слепого горбуна Митрошку. Он так объясняет, что сблизило их:

"Мне было тогда лет семь-восемь, а ему не меньше восемнадцати, но мы были почти одного роста. Может быть, поэтому-то я считал его своим сверстником и вел с ним долгие задушевные беседы обо всем на свете... Говорили о разных странах, о боге, о земле, о звездах, о хвостатой комете, про которую тогда было так много толков.

- Как ты думаешь, что будет с землей, если она столкнется с кометой?.. - спрашивал я.

- Даст бог, цела останется, - говорил горбун, немного помолчав. - В ней ведь камня да железа много. Она прочная - авось выдержит.

Разговор с горбуном всегда успокаивал мои детские страхи и тревоги. Я верил ему - может быть, потому, что он отвечал на мои вопросы не сразу, а после серьезного раздумья.

А главное, он всегда надеялся, что все обернется к лучшему".

Уверенность в том, что "все обернется к лучшему", необходима ребенку не только как питательная среда его биологического эгоизма. Она нужна ему прежде всего для того, чтобы стройной и незыблемой оставалась свойственная ему система мироздания.

Взрослый человек привыкает ориентироваться в сложном мире повседневности. Он привык к тому, что каждое понятие имеет множество значений и оттенков смысла. Он знает, что нет правила без исключений.

Ребенку, чтобы ориентироваться в сложном и непонятном мире взрослых отношений, необходимы ясные координаты. Ему нужны постоянные и четкие ориентиры.

Ребенку по вполне естественным причинам более разумной (и, следовательно, более правильной) кажется система Птолемея, а не Коперника. Вернее, совершенно инстинктивно, исходя из собственных духовных потребностей, он строит свою, эгоцентрическую систему мироздания.

Люди, во все времена отвечавшие на вопросы ребенка о жизни и смерти, не смущались этим соображением. Они исходили из того, что - говоря метафорически - "система Птолемея", когда придет срок, сама собой уступит место "системе

Коперника". И все станет на свои места.

Маршак же, обращаясь к ребенку, говорит ему не то, что, по общему мнению, следует и можно сказать, а то, что он об этом думает на самом деле.

Повторю еще раз: стихи Маршака для детей - не паллиатив знания. Это то максимальное приближение к истине, какое ему доступно.

Н.Я. Берковский, исследуя "светские повести" Пушкина, обронил важную мысль:

"Быт "светских повестей" тем дурен, что из него изъяты элементарные человеческие мотивы, элементарное изъято из самих людей. Пушкин нисколько не был опростителем человека, его быта, его культуры - от настроений позднего Л. Толстого он был чрезвычайно далек. Пушкин был убежден в другом: человеку, как бы он ни был высок умственно и духовно, необходимо сохранять собственную свою связь с простейшими мотивами жизни, развиваться, не отрываясь от них, внутренне питаясь ими"1.

Одна из существеннейших особенностей личности Маршака как раз в том и состоит, что, при всей широте своих умственных и духовных интересов, он всегда сохранял эту неразрывную связь с простейшими мотивами жизни, внутренне питался ими. В этом - ключ к пониманию его детских стихов.

Конечно, стихотворение о великане, живущем в "сто тринадцатой квартире", - это "детский стишок" о маленьком мальчике и его игрушках. Но это в то же время и лирическое стихотворение, в котором с предельной пластичностью и эмоциональной точностью выражена одна из самых задушевных философских идей автора - вера в неисчерпаемые духовные силы человека, который "стал великаном".

Конечно, "Сказка о глупом мышонке" - это всего лишь простенькая, наивная и трогательная детская сказочка. Но в то же время это и лирическое выражение извечного столкновения доверчивости и лицемерия, трагического несоответствия сущности вещей и их внешней оболочки.

Связь Маршака с "простейшими мотивами жизни" никогда не была умозрительной. Это не избранная сознательно "линия поведения", не философская позиция. Это особое свойство духовного зрения.



Примечания

1. Н.Я. Берковский, Статьи о литературе, Гослитиздат, М, - Л. 1982, стр. 251.  ↑ 

Содержание

При использовании материалов обязательна
активная ссылка на сайт http://s-marshak.ru/
Яндекс.Метрика