Главная > О Маршаке > Б. Сарнов "Самуил Маршак"


Б. Сарнов

Самуил Маршак
Очерк поэзии

Вместо эпилога
Не тронуто распадом

Не надо мне ни слез, ни бледных роз, —
Я и при жизни видел их немало
И ничего я в землю не унес,
Что на земле живым принадлежало.

С. Маршак. Из стихов,
опубликованных посмертно.


1

Эмрис Хьюз (друг Маршака, член английского парламента) так рассказывал о странном чувстве, возникшем у него во время похорон поэта:

«Я сидел в зале, созерцая безмолвное тело, возвышавшееся в гробу среди венков и букетов роз, и ощущая сладкий, почти одуряющий запах цветов.

И, провожая глазами людей, проходивших мимо, чтобы проститься с Маршаком, я постарался вообразить: что бы подумал он сам, если бы сидел рядом со мною? И мне пришло в голову, что он сказал бы:

— Все очень торжественно и значительно, и все здесь такие милые люди, так горько переживающие утрату. Но это причиняет слишком много боли. Для чего мы мучаем живых ради мертвых, если они уже мертвы? Мне трудно переносить эту обстановку. С останками следовало бы расставаться совсем по-другому. Давайте выйдем на солнце, подышим свежим воздухом и немножко покурим».1

Да, именно так он бы и сказал. Я просто слышу в этой фразе живые интонации его голоса. Но дело, разумеется, не только в точно угаданных интонациях. В этих воображаемых словах очень точно передана самая суть отношения Маршака к жизни и смерти. Жизнь для него — это огромная ценность, но прежде всего постольку, поскольку это — духовная жизнь, жизнь человеческого духа. Сказав о себе — «не жаль мне плоти тленной», он был искренен. Но это вовсе не означало, что перспектива будущей смерти ему не страшна и даже не неприятна. Это значило другое: мне жаль моего духовного «я». Неужели оно тоже смертно? Неужели нет такой силы, с помощью которой можно было бы предохранить мой духовный мир от растворения в «неисчислимых, несознанных веках небытия»?

Именно поэтому, если бы он мог очутиться на собственных похоронах, он так спокойно и ясно, как это легко представил себе Эмрис Хьюз, мог бы сказать:

— То, что лежит в гробу, — это ведь, в сущности, не я. Это зароют в землю. Но то, что составляло самое существо моей личности, то ценное во мне, что принадлежало живым, — оно им и останется. Останется с ними, на земле, и будет принадлежать им до тех пор, пока будет оставаться нужным людям.

Отменяет ли такой взгляд на вещи трагедию смерти каждого человеческого существа? Нет, конечно... Трагедия остается. Но она может быть смягчена сознанием, что от каждой человеческой личности остается хоть крупица, «не тронутая распадом», которая содержалась в человеке при жизни и которой он участвовал в истории человеческого существования, а может быть, и усугублена сознанием, что это духовное «я» человека тоже подвержено распаду, растворению в небытии.

В рассказе Василия Гроссмана «Несколько печальных дней» сестра хочет взять из библиотеки умершего брата несколько книг — «на память».

«Она снимала книги с полок, почти во всех имелись карандашные пометки. Эта библиотека сейчас умерла вместе с Николаем Андреевичем. Марью Андреевну поразила мысль, что книги, собранные волей одного человека, выразили его духовную жизнь. И сейчас, со смертью брата, библиотека начала распадаться, как распадается на клеточки мозг умершего...

И не только библиотека — весь быт дома дрогнул, начал расползаться. И страшно казалось не то, что быт этот уничтожался, а именно то, что он все еще сохранялся, когда стержень его исчез».

«Стержень исчез». Это относится не только к смерти одного человека — Николая Андреевича, брата Марьи Андреевны. Исчез тот духовный мир, выражением и центром которого был он. Трагично здесь не только то, что человек умер, а и то, что вместе с его бренной плотью мгновенно начало распадаться его духовное «я». И трагично то, что оно стало распадаться не потому, что это — некая неизбежность, а потому, что не нашлось наследников, людей, которые способны были бы вобрать в себя то, что этот человек не унес с собой в землю, а оставил им, живым. Самое близкое ему существо — сестра — чувствует себя чужой в духовной и нравственной атмосфере этого дома, где царит старомодная интеллигентская добродетель, где свято хранят память о знакомстве с Короленко. Ей этот мир кажется отжившим, атмосфера его — затхлой, мещанской. Ей здесь душно. Она возьмет с собой несколько книг из библиотеки брата, но не для того, чтобы их читать, а просто так, «на память». И уедет к мужу, которого любит с такой исступленной силой, что когда до ее сознания дошло, что слово «скончался» в телеграмме относится не к нему, а к брату, она испытала огромное облегчение. А муж ее о покойном говорит так: «Николая Андреевича я не очень любил. Этакий беспартийный инженер. Что-то в нем обывательское было...»

Представителям того поколения, к которому принадлежал Маршак, довелось в определенных исторических обстоятельствах с особой остротой ощутить то, что можно назвать нарушением духовной преемственности. Именно сохранением этой преемственности пленяют стихи Маршака.



Примечания

1. «Новый мир», 1964, № 8, стр. 9.  ↑ 

Содержание

При использовании материалов обязательна
активная ссылка на сайт http://s-marshak.ru/
Яндекс.Метрика