Публикуется с любезного разрешения автора.
Алексей Сперанский-Маршак
|
"...Земля - твое, мой мальчик, достоянье! Р.Киплинг "Если..." |
3 ноября 2007 года исполняется 120 лет со дня рождения Самуила Яковлевича Маршака - одного из самых талантливых русских поэтов ХХ века, потомка великих раввинов-каббалистов Позднего Средневековья: Аарона Шмуэля Койдановера (Махаршак) и его сына, Гирша Шмуэля Койдановера. В этом же году исполнилось 90 лет со дня рождения его старшего сына, Иммануэля Самойловича Маршака (10.03.1917) и 30 лет со дня его безвременной кончины (27.06.1977), замечательного ученого-физика и верного друга и помощника своего отца на всем протяжении его жизненного пути. О них обоих эти мои воспоминания - о двух Маршаках, о Самуиле Яковлевиче, и о его сыне, Иммануэле Самойловиче.
Иммануэль Самойлович Маршак - единственный из трех детей С.Я. Маршака, которому судьба даровала долголетие. Старшая дочь Самуила Яковлевича, Натанель, трагически погибла в раннем детстве, а младший его сын, Яков, умер в юности от тяжелой, неизлечимой болезни. Боль от этих утрат навсегда осталась в сердце поэта.
Хочу рассказать о той необычайной близости и нежной привязанности друг к другу, которые были так характерны для обоих Маршаков - отца и сына. Оба этих человека явили собой пример редчайшего духовного родства. Среди воспоминаний о С.Я. Маршаке, написанных его современниками, быть может, самые проникновенные те, что написаны его сыном Иммануэлем. Они заканчиваются так: "С самого раннего детства, на протяжении всей жизни, мне время от времени являлся по ночам один и тот же страшный сон, - как будто мой отец умер и весь свет для меня потускнел и стал каким-то приглушенным. С каким счастьем я просыпался в сознании, что он жив, что я могу снова его увидеть! А теперь этот сон так надолго затянулся...".
Иммануэль Самойлович Маршак - ученый с мировым именем, лауреат Государственной премии СССР за достижения в области физических наук, автор нескольких монографий, изданных в СССР и за рубежом. В статье, опубликованной в российском журнале "Светотехника" (1997 г., № 2), посвященной 80-летию со дня его рождения, говорилось: "Несомненно, что Иммануэль Самойлович Маршак, благодаря своей масштабной научной и производственной деятельности в области высокоинтенсивных источников света, должен быть отнесен к выдающимся представителям отечественной светотехники".
Об одаренности этого человека свидетельствует, в частности, такой факт: среднюю школу он окончил в пятнадцать лет, а физический факультет Ленинградского университета - в девятнадцать.
Трогательную близость отношений между отцом и сыном Маршаками отмечали многие знавшие их люди. В частности, Корней Иванович Чуковский записал 24 февраля 1925 года в своем дневнике: "К вечеру пришел Маршак с сыном Эликом... Элику 8 лет, он уже читает "Красную Газету", - славный, большеголовый, вечно сонный мальчик, страшно похожий на отца". А вот отрывок из письма Маршака одиннадцатилетнему Элику: "...Я сейчас в Москве. Завтра вечером поеду к вам, в Ленинград... очень хочу тебя видеть, мой хороший мальчик... Я видел гидроплан. Это такой аэроплан, который плавает на воде, а потом подымается и летает. Когда ты будешь совсем большой, мы с тобой будем летать на гидроплане и аэроплане... Когда приеду, будем с тобой играть, я буду рассказывать сказки..."
Мне представляется, что переводя стихотворение Редиарда Киплинга "Если...", Самуил Яковлевич прежде всего обращался к собственному сыну:
...И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И потерпев крушенье, можешь снова -
Без прежних сил - возобновить свой труд,
...И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля - твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты - Человек!
И я уверен в том, что мой отец, Иммануэль Самойлович Маршак, всей своей жизнью доказал, что он выдержал этот суровый экзамен, ни разу не уронив своего достоинства и не отступив от высоких нравственных принципов, в которых он был воспитан, и которым неустанно следовал, невзирая на самые трудные и сложные обстоятельства жизни.
И эти высокие нравственные принципы, завещанные ему отцом, он передал своим трем сыновьям: мне, Якову и Александру.
Моя же жизнь сложилась так, что в 1991 году я, вместе с женой и дочерью, совершил алию в Израиль. Вот уже шестнадцать лет мы живем в городе, который является сердцем этой прекрасной страны, в ее столице - удивительном и бессмертном Иерусалиме. И часто, шагая по его улицам и площадям, я повторяю мысленно строки замечательного стихотворения, написанного С.Я. Маршаком в молодости, под сильным впечатлением его единственного и незабываемого путешествия по Святой Земле летом и осенью 1911 года:
По горной, царственной дороге
Вхожу в родной Иерусалим,
И на святом его пороге
Стою, смущен и недвижим.
Меня встречает гул знакомый:
На площадях обычный торг
Ведет толпа. Она здесь дома,
И чужд ей путника восторг.
Шумят открытые харчевни,
Звучат напевы дальних стран...
Идет, качаясь, в город древний
За караваном караван.
Но пусть виденья жизни бренной
Закрыли прошлое, как дым, -
Тысячелетья неизменны
Твои холмы, Иерусалим!
И будут склоны и долины
Хранить здесь память старины,
Когда последние руины
Падут, веками сметены.
Во все века, в любой одежде,
Родной, святой Иерусалим
Пребудет тот же, что и прежде, -
Как твердь небесная над ним!
Воспоминания о деде... Воспоминания об отце... Они не оставляют меня никогда. Хочется поделиться тем, что сохранилось в памяти, как самые светлые, радостные страницы прошедших лет жизни. Обаяние личности Самуила Яковлевича, и тот особенный, характерный только для него одного, как мне тогда казалось, светлый и чистый мир Поэзии и мудрого философского раздумья о жизни и о людях открылись мне очень рано, когда я еще мальчиком приезжал вместе со своим отцом в квартиру деда на улице Чкалова, в Москве. Наверное, я еще очень многого не понимал тогда своим детским, но пытливым и чрезвычайно эмоциональным восприятием, не осознавал по-настоящему всего того нового, что мне открылось тогда - я еще не умел отделять главное от второстепенного, серьезное и глубокое - от невинной шутки и игры.
Помню хорошо радость, охватывшую меня, когда я узнавал от отца о предстоящей поездке к деду. Еще бы, ведь каждый раз я предчувствовал то новое, волнующее, интересное, с чем я обязательно встречусь в доме моего "дедушки Семы". И лишь через несколько лет, уже в юности, прочитав в книге "С.Я. Маршак. Избранная лирика", вышедшей первым изданием в начале шестидесятых годов прошлого века, замечательные строки, глубоко отозвавшиеся в моем сердце, "Пусть каждый день и каждый час вам новое добудет. Пусть будет добрым ум у вас, а сердце умным будет!", я поразился созвучности этих строк моим первым детским впечатлениям и радостям новых открытий, новых чувств, встречавших меня, когда я переступал порог этого дома.
Есть общеизвестная фраза, вошедшая в поговорку: "Театр начинается с вешалки". Квартира Самуила Яковлевича Маршака начиналась для меня с библиотеки. Ни с чем не сравнимым наслаждением было зарываться в книги, многие сотни, тысячи книг, стройными рядами стоявшие вдоль открытых стеллажей, которые занимали полностью, от пола и до потолка, одну из стен уютной и немного старомодной, во вкусе интеллигентных домов начала ХХ-го века, квадратной в плане гостиной, находившейся в центре этой четырехкомнатной квартиры. В те детские годы, такие далекие уже для меня теперь, я просто физически не мог бы отделить личность деда от этих полок с книгами, сулившими такие увлекательные и необыкновенные странствия моего ненасытного детского воображения. Фамилия "Маршак" и слова "интересная книга" стали для меня тогда синонимами, хотя я едва ли осознавал это, скорее просто чувствовал их единство своей детской, непосредственной душой.
И еще из первых детских впечатлений - дом деда был всегда полон людьми, очень разными, молодыми и пожилыми, степенными и веселыми, и у всех них было какое-то дело к Самуилу Яковлевичу, и для каждого он находил время, чтобы побеседовать, прислушаться к человеку, и сказать ему свое слово, иногда ободряющее, иногда укоризненное, часто шутливое, или же мудрое и раздумчивое, но никогда - назидательно-скучное. Мне это казалось таким естественным и само собой разумеющимся - "а как же может быть иначе?" - и лишь потом, через много лет, я понял секрет этой открытой перед людьми маршаковской двери и этого неиссякаемого внимания деда к таким разным и непохожим друг на друга человеческим судьбам, проходившим перед ним длинной чередой лиц, голосов, повестей о своей жизни.
В этом тоже был один из источников его творчества. Своим чутким ухом поэта он неустанно вслушивался в биение человеческих сердец, чтобы почувствовать движение самой Жизни, многоликой Жизни, проходившей перед ним в разнообразном человеческом облике. Он знал, что в самых прозаических, житейских вещах, вокруг которых могла вращаться беседа с тем или иным человеком, могла вдруг возникнуть Поэзия, мог забить из-под пластов земной жизни чистый источник, питавший его художественное Слово.
Много-много раз, и маленьким мальчиком, и позже, через несколько лет - подростком, а потом уже юношей, студентом-археологом, я приходил в этот дом, где неоднократно был (такое уж мое счастливое везенье) одним из самых первых слушателей его новых стихов, поэтических переводов, новых пьес или литературно-критических статей, только что сошедших с его большого рабочего стола в уютном его кабинете, стола, всегда заваленного рукописями и книгами. Рабочий кабинет Самуила Яковлевича - место, где проходила большая часть его ежедневной жизни, литературных трудов, встречи и беседы с людьми. Удобное, полукруглое рабочее кресло красного дерева у письменного стола, слева от которого - большое окно во двор, с ветвями тополей, заглядывающими через это окно в комнату. Большой кожаный диван - за спиной, и такое же кожаное большое кресло, с могучими, круглыми, плотно обтянутыми кожей валиками, - справа от стола, - для друзей, гостей, всех тех, кто удостаивался чести переступить порог его кабинета. Здесь он читал свои новые стихи, голосом немного глуховатым и полным тонких оттенков авторского чувства, рождаемого поэтическим словом, произнесенным вслух.
Образ моего любимого деда в моей памяти неотделим от другого образа - моего отца, Иммануэля Самойловича Маршака. Его любовь и беззаветная преданность своему отцу, стремление окружить его максимальной заботой, вниманием, оказать ему необходимую помощь во всех его жизненных вопросах, прежде всего таких, как охрана его здоровья (Самуил Яковлевич в конце жизни часто болел, и эти болезни ложились тяжелым грузом на его жизнь), подлинное соучастие в его жизни и литературном труде - навсегда останутся для меня высочайшим примером выполнения сыновнего долга, примером нравственного благородства и любви. Уже после смерти Самуила Яковлевича в 1964 году мой отец предпринял огромные усилия по сохранению и публикации творческого наследия поэта. Без его личных усилий, неустанного, целеустремленного труда было бы невозможно издание в конце 60-х - начале 70-х годов восьмитомного Собрания сочинений С.Я. Маршака, многих отдельных публикаций его художественных переводов, лирических стихов, драматических произведений. Больших его усилий потребовало также приведение в необходимый порядок архива писателя, обеспечившее возможность для исследовательской работы ученых-литературоведов, интересующихся творчеством С.Я. Маршака и общими вопросами истории развития литературы в дореволюционной и в послереволюционной России, неотъемлемой частью которых являлось и является его творчество.
Выше я уже говорил о необыкновенной духовной близости, существовшей между дедом и отцом. Эта духовная близость проявилась позднее еще и в том, что друзья Самуила Яковлевича как бы "по-наследству" стали друзьями его старшего сына: частыми гостями в доме на улице Чкалова уже много лет спустя после кончины С.Я. Маршака были Иван Семенович Козловский, Анастасия Павловна Потоцкая-Михоэлс (вдова С.М. Михоэлса), писатели Валентин Берестов, Наум Коржавин, Василий Субботин, Зиновий Паперный, Лев Гинзбург.
Отдельно хочу сказать о дружбе отца с Матвеем Гейзером, перешедшей к нему "по-наследству" от Самуила Яковлевича. Матвей Гейзер помогал отцу в собирании литературного наследия С.Я. Маршака, занимался по его поручению поиском в различных литературных архивах и библиотечных хранилищах, участвуя в работе Комиссии по литературному наследству С.Я. Маршака, фактическим руководителем которой был мой отец.
Уже в наши дни Матвей Гейзер написал книгу о жизни и творчестве С.Я. Маршака, вышедшую в 2006 году в серии ЖЗЛ, в популярном российского издательстве "Молодая Гвардия".
Переписка И.С. Маршака с М.М. Гейзером - свидетельство продолжения той духовной близости их обоих с С.Я. Маршаком, которая стала основой их общей работы над наследием покойного поэта в течение долгих лет, до безвременной смерти Иммануэля Самойловича в 1977 году в результате тяжелой неизлечимой болезни. Не случайно, в предисловии к своей книги о С.Я. Маршаке Матвей Гейзер написал: "Я бесконечно благодарен Иммануэлю Самойловичу Маршаку - без его участия этой книги не было бы вообще или она была бы совсем иной".
Впрочем, эту мысль подтверждают и письма И.С. Маршака к М.М. Гейзеру - например, 24 сентября 1967 года он пишет: "Спасибо за письмо от 11.09. Передайте сердечный привет моим друзьям из вашей школы. У меня до сих пор сохраняется в душе теплое чувство от встречи с ними на улице Чкалова. Не знаю - будет ли проводиться в Союзе писателей какой-нибудь торжественный вечер, посвященный 80-летию Самуила Яковлевича. В эти дни внимание будет там занято другим, более значительным юбилеем, и о 80-летии могут попросту позабыть. А мне самому не хочется хлопотать по такому поводу. День 3 ноября (день рождения Самуила Яковлевича Маршака) я проведу на Чкаловской и буду рад всякому, кто сам по себе придет туда, вспомнив об отце..."
Вспоминает Матвей Гейзер: "Дружба с Иммануэлем Самойловичем явилась для меня продолжением моего знакомства с С.Я. Маршаком. Мы часто и много беседовали о Самуиле Яковлевиче. По рекомендации Иммануэля Самойловича я стал общественным сотрудником Комиссии по литературному наследию С.Я. Маршака. Иммануэль Самойлович был ответственным секретарем комиссии.
Однажды я рассказал ему (было это в 1968 году) о своей находке в "Сборнике молодой еврейской поэзии" (Еврейская антология. М.: Сафрут), изданном под редакцией В. Ходасевича и Л. Яффе, я обнаружил два неизвестных перевода Маршака из З. Шнеура и Д. Шимоновича. Зная, что готовится собрание сочинений Самуила Яковлевича, я предложил включить найденные мною переводы в это издание. Иммануэль Самойлович согласился с тем, что перевод из Шимоновича (стихотворение "Сфинксы") представляет большой интерес, а перевод стихотворения Шнеура "В горах" выполнен просто замечательно, но сказал:
- Еще не время. Да и в течение всей жизни Самуил Яковлевич никогда не вспоминал об этих стихах. Он был человеком русской культуры, русским поэтом. Помните его стихи:
По-русски говорим мы с детства,
Но волшебство знакомых слов
Мы обретаем, как наследство
В сиянье пушкинских стихов.
- Но ведь все равно и "Сиониды", и "забытые" переводы Маршака с еврейского когда-то придут к читателю, - настаивал я.
- Сейчас их включить в собрание (сочинений) не дадут. Не разрешают даже поместить предисловие А.Т. Твардовского из-за того, что он упоминает о небольшой статье Маршака в "Известиях", в которой Самуил Яковлевич воздал должное таланту и мужеству Солженицына, а уж еврейская и библейская темы для нынешних литературных функционеров ненавистнее и страшнее, чем гулаговская...
Как-то раз я спросил Иммануэля Самойловича: что, по его мнению, привело Маршака к детской литературе, тем более уже в зрелом возрасте. Он задумался и ответил так:
- Во-первых, я убежден, что делить поэта на "детского" и "взрослого" невозможно. Во-вторых, Самуил Яковлевич всю жизнь любил детей. И дети отвечали ему взаимностью. Ни одного письма от детей Самуил Яковлевич не оставлял без ответа. Он старался исполнить не только их просьбы, но порой даже прихоти. Вступал в переписку с руководителями разных городов, чтобы те помогали детям, нуждающимся в этом... Я хочу подготовить статью "Дети пишут Маршаку", похожую на публикацию Самуила Яковлевича "Дети пишут Горькому" (Матвей Гейзер. "Маршак", серия "Жизнь замечательных людей", М., 2006 г., стр. 199-200).
Сохраняя верность не только памяти, но и традициям Самуила Яковлевича Маршака, Иммануэль Самойлович не оставлял без ответа ни одного письма из тех, что продолжали приходить уже после кончины отца по его адресу из разных концов Советского Союза и из других стран мира. Он отвечал на вопросы специалистов и преподавателей в вузах и в школах страны, касавшиеся различных сторон литературного наследия С.Я. Маршака и его жизненного пути. Мне хочется привести здесь некоторые места из этой переписки, говорящие о его глубокой заинтересованности в продолжении той связи с читателями, которая была так характерна для его отца.
Из письма И.С. Маршака преподавателю русского языка и литературы Ирине Самойловне Калинковицкой (Киев) от 20.12.1970 г.
"Дорогая Ирина Самойловна, огромное Вам спасибо за чудесную работу о поэзии моего отца, которую я прочел с большим интересом и волнением, как только вернулся из командировки и в какой-то степени разделался со срочными накопившимися делами (этим только объясняется задержка моего Вам ответа). Работа в самом деле - первоклассная, по-моему, более значительная, чем все, что писалось пока о стихах Самуила Яковлевича, если не считать статьи Твардовского. Сарнов, Галанов, Коржавин, Смирнова писали в самом деле легковеснее и скучнее. Вы отлично поняли главное в творчестве моего отца - лирическое начало, объединяющее его стихи для взрослых (не только лирику, но даже сатиру), стихи для детей, переводы.
И здорово подобрали примеры из опубликованного и из черновых вариантов, просмотренных Вами внимательно и с большой любовью. Хорошо бы Вам не оставлять тему и написать когда-нибудь книгу".
Из письма И.С. Маршака Елене Абрамовне Токаревой, преподавателю Педагогического института (город Джамбул, Казахская ССР), от 10.10.1976 года:
"Дорогие Елена Абрамовна и Николай Александрович... На днях нашей семье пришлось пережить большое горе - скончалась мать Марии Андреевны (супруги И.С. Маршака ) после полуторамесячной тяжкой болезни, во время которой М.А. практически переселилась в больницу, а я ежедневно по два раза к ней ездил. Это была замечательная женщина, которая, несмотря на почти 90-летний возраст, сохраняла интерес и радость жизни, всех вокруг делала добрее и благороднее, очень много вытерпела (достаточно сказать, что она потеряла пятерых взрослых детей, из них двоих на фронте) и очень много сделала людям добра. Она была связана родственными и дружескими узами чуть ли не со всей старой русской интеллигенцией (двоюродная сестра академика Крылова, племянница композитора, математика и филолога Ляпуновых, родственница Сеченовых, Филатовых, Фигнеров и т.д., и т.д. ). С ее уходом ушла целая эпоха высоко просвещенной России, свободной от национальных, классовых и т.п. предрассудков, той России, которую все мы, весь мир трепетно любит и уважает, почитая Толстого, Пушкина, Чехова, Достоевского, Гоголя, декабристов.
У Елены Васильевны Ляпуновой-Наметкиной было семь своих и двое приемных детей, множество внуков и правнуков. И почти всем им и всем их женам и мужьям она передала частицу своего подлинного аристократизма, благородства, человечности и доброты. Очень грустно провожать в последний путь таких людей. Сейчас нам предстоит как-то войти в нормальную жизненную колею.
Я недавно написал для "Лит. Газеты" резкую статью по поводу халтурных поэтических переводов, заполонивших некоторые тома "Библиотеки Всемирной Литературы" (особенно том "Английские поэты - романтики"). В черновом виде я показывал статью А.Л. Жовтису, а в готовом - Л.В. Гинзбургу, которые ее одобрили. Посылал статью и ленинградцам, тоже отозвавшимся положительно. Надеюсь, что статью, хотя бы в урезанном виде, напечатают, и что это сыграет какую-то полезную роль.
Теперь готовлю (к печати. - А.С.) два сборника Самуила Яковлевича, о которых предварительно договорился с издательствами: "Сказки разных народов (стихотворные, прозаические и в драматургической форме)" и "Избранные переводы". В первом из этих сборников будет несколько вещей, печатаемых впервые. Когда с этой работой покончу и вырвусь из "текучки", начну писать продолжение биографии отца".
Хочется привести здесь также отрывок из другого письма И.С. Маршака Е.А. Токаревой, написанного им 13.04.1977 г., за два месяца до его безвременной кончины.
"Дорогие друзья, большое спасибо за книгу и за привет. Я уже прочел часть стихов (Олжаса) Сулейманова и убедился в том, что это - настоящий русский поэт. Как странно, что в наше время лучшими русскими литераторами становятся киргиз Айтматов, грузин Искандер, казах Сулейманов! Такой свежести мысли, живой, ищущей формы, подлинности чувств не сыщешь в сегодняшних поэтах русского происхождения (после смерти Твардовского) - во всяком случае, печатающихся. Думаю, что дело тут - в бюрократизации редакторского дела, отсутствии живых, влюбленных в литературу и обладающих смелостью первичной литературной оценки ответственных редакторов, из-за чего "конкурс" за право первопечатанья выигрывают "второгодники" и исключение ("скидка") делается только для одиночек-нацменов. Это - наиболее естественное объяснение странной закономерности".
Упомянутый мною выше адресат И.С. Маршака - Е.А. Токарева в настоящее время живет в Израиле, в городе Цфат. В своих воспоминаниях, написанных по моей просьбе, которые я надеюсь также опубликовать, она рассказывает о своей встрече в Москве с Иммануэлем Самойловичем Маршаком весной 1977 года и о последовавших за нею событиях в ее жизни, свидетельствующих о той "общественной атмосфере", которая царила тогда в Советском Союзе.
Свои воспоминания о моих деде и отце, а также свидетельства знавших их людей, приведенные в этом очерке, мне хочется завершить словами одного из последних лирических стихотворений, написанных С.Я. Маршаком незадолго до смерти:
Все те, кто дышит на земле,
При всем их самомнении -
Лишь отражения в стекле,
Ни более, ни менее.
Каких людей я в мире знал,
В них столько страсти было,
Но их с поверхности зеркал
Как будто тряпкой смыло.
Я знаю: мы обречены
На смерть со дня рождения.
Но для чего страдать должны
Все эти отражения?
И неужели только сон -
Все эти краски, звуки,
И грохот миллионов тонн,
И стон предсмертной муки?..