Источник:
Маршак С. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 7. -
М.: Художественная литература, 1972. С. 513-541.
С. Маршак
Вот вам задача.
В любом этаже городского дома, в любой избе, хате, сакле, юрте, железнодорожной сторожке можно найти ребенка, читающего книгу.
В каких же количествах должны выходить у нас детские книги, чтобы на долю каждого нашего ребенка и подростка пришлось хотя бы по одной книжке?
Безо всяких сложных и кропотливых вычислений можно заранее сказать, что нам придется тут иметь дело чуть ли не с астрономическими числами - с миллионами, десятками миллионов.
Но разве кто-нибудь из наших юных читателей может удовлетвориться всего только одной книжкой?
Очевидно, десятки миллионов нам придется еще помножить на некое неопределенное число N.
Задачу эту не на бумаге, а практически решают в наше время советские издатели и полиграфисты.
А решить ее не так-то легко, потому что спрос на детскую книгу непрерывно растет, и достиг он такого высокого уровня не постепенно, а сразу - в самые последние годы.
Ведь совсем еще недавно - всего каких-нибудь полтора десятка лет тому назад - даже самую удачную книгу, выпущенную в пяти или десяти тысячах экземпляров, можно было видеть на прилавках книжных магазинов добрых полгода или год.
Небывалая, бесконечно раздвинувшаяся читательская аудитория с ее гулким резонансом значительно повышает ответственность советской литературы для детей. Каждая наша удача становится огромной удачей, каждая серьезная неудача - почти бедствием.
Однако это вовсе не значит, что детская книга должна - под давлением такой ответственности - стать добродетельно осторожной, аскетически суровой, не в меру глубокомысленной.
Нет, широкие просторы, открывшиеся перед книгой, должны придать ей крылья, сделать ее еще смелее и полнокровнее.
Она не только имеет право, но и обязана быть веселой, прихотливой, причудливой, "ребячливой" в лучшем значении этого слова.
Нести детям радость - это одно уже является задачей далеко не маловажной.
Когда-то Белинский писал о детской книге:
"Главное дело - как можно меньше сентенций, нравоучений и резонерства: их не любят и взрослые, а дети просто ненавидят, как и все наводящее скуку, все сухое и мертвое. Они хотят видеть в вас друга, который бы забывался с ними до того, что сам становился бы младенцем, а не угрюмого наставника; требуют от вас наслаждения, а не скуки, рассказов, а не поучений"2.
Создать книгу, о какой пишет Белинский, нелегко. Но все же с чувством известного удовлетворения мы можем сказать, что основой детской литературы, которая складывается в нашей стране, служит искусство, а не нравоучительное резонерство.
Разумеется, это никак не может относиться ко всем нашим детским книгам. Что греха таить, у нас еще немало повестей и рассказов, которые являются всего лишь беллетристической иллюстрацией к холодному, резонерскому рассуждению. Немало стихов, которые способны обрадовать одних только составителей тематических хрестоматий, а не читателя-ребенка.
Но если проследить пути нашей детской литературы, уловить ее направление, - станет ясно, что, несмотря на многие недочеты и неудачи, она все дальше уходит от сухой и бесплодной схемы, которую пытались навязать ей "угрюмые наставники" разных толков.
Литература для детей становится у нас делом искусства, делом поэзии.
Горький призывал участвовать в создании детской литературы писателей, работающих в самых разных жанрах и направлениях, ученых самых различных специальностей, "бывалых людей" с самым разнообразным жизненным опытом.
Ведь литература для детей - это литература в первоначальном смысле слова, без той дифференциации, которая проложила в библиотеке для взрослых такую резкую границу между книгами художественными и научными.
Книга, предназначенная для того, чтобы знакомить ребенка с миром, должна быть и познавательной и художественной вместе. А вся детская литература в целом должна представлять собой разнообразную, сложную, всеохватывающую и в то же время единую систему, в которую уложится весь богатый опыт, накопленный человечеством.
Именно об этом мечтал Горький, предлагая писателям и ученым многочисленные темы о нашем прошлом и настоящем, о человеческом труде, который перестраивает мир.
Но осуществима ли такая программа? Можно ли создать литературу, которая не лекциями, не конспектами, а художественными произведениями ответила бы на все многообразные запросы растущего человека?
Могут ли писатели-художники участвовать в решении таких педагогических, как будто бы прикладных, задач, отвлекаясь от своих собственных лирических тем?
Можно ли рассчитывать на то, что ученые и "бывалые люди" сумеют создать художественную книгу для детей?
В 1872 году Лев Толстой работал над романом из эпохи Петра Первого.
В том же 1872 году вышли в свет его "Азбука" и четыре книги для чтения.
Для этих книг Толстой написал такие замечательные, непревзойденные по мастерству, детские рассказы, как "Прыжок", "Акула" и "Кавказский пленник".
Вряд ли работа над детскими рассказами и "Азбукой" была для Толстого отдыхом от напряженной творческой работы, успокоительным рукоделием в часы досуга. Задача, которую он ставил перед собой, была чрезвычайно трудна. Предельная краткость и лаконичность, вполне законченный и убедительный сюжет, отчетливый морально-философский вывод, свободно и естественно вытекающий из всего хода повествования - вот требования, которые предъявлял Толстой к своим рассказам для детей. И это еще не все. Он ограничил свой синтаксис, почти исключив из него придаточные предложения. Он пользуется только самыми простыми, наиболее понятными оборотами речи, все время учитывая словарь и жизненный опыт своих учеников и читателей. Иной раз он даже запрещает себе пользоваться многосложными словами.
Казалось бы, при таких ограничениях, у писателя, даже у самого талантливого, ничего не может получиться, кроме сухих экзерсисов для чтения и диктовки.
А что сделал из этого Толстой? Его басни, сказки, рассказы, маленькие повести свободно и просторно умещаются в тех, как будто бы тесных, пределах, которые отвел им автор. Точность и ясность языка ничуть не мешают причудливости, гибкости и разнообразности стиля. Мужик говорит у Толстого, как мужик, барин - как барин, медведь - как медведь.
Во всех этих рассказах и сказках даже самый неопытный читатель угадает одного автора. И в то же время как несходны между собой басня про лисицу и тетерева, сказка про трех медведей, рассказы "Филиппок" и "Акула", повесть о кавказском пленнике.
Когда читаешь и перечитываешь эти немногочисленные страницы, ясно видишь, что не одни только педагогические мотивы побуждали автора к созданию детских рассказов и сказок, впоследствии ставших классическими. Несомненно, тут была и заманчивая для писателя художественная задача, требовавшая от него самого настоящего напряжения, самого высокого мастерства.
Басня в три строки, драматический сюжетный рассказ в полторы страницы или целая повесть в печатный лист были для Толстого-художника таким же делом чести, как и новый большой роман, над которым он в это время начинал работать.
Но ни "Кавказский пленник", ни "Акула", ни "Прыжок", при всей своей рекордной краткости, ясности и выразительности, пожалуй, не были для Толстого совершенно новым, еще не испытанным видом творчества. Ведь как ни своеобразна их задача, а все-таки рассказы, сказки и басни принадлежат к категории литераторы художественной, в которой Толстой к этому времени чувствовал себя уверенным мастером, хозяином.
А вот писать о гальванизме, о кристаллах, о магните, об аэронавтах, о том, что такое удельный вес, или о том, куда девается вода из моря, или отчего потеют окна и бывает роса, - это было для Толстого, как было бы и для всех литераторов-беллетристов, делом необычным и новым.
Однако и в этих "описаниях" и "рассуждениях" Лев Толстой не перестает быть художником. Он никогда не ограничивается сведениями, взятыми из книг, он вносит в "описания" живой голос и живые наблюдения.
Вот, к примеру, одно очень небольшое произведение того же автора, который написал "Войну и мир" и "Анну Каренину". Произведение это мало кому известно и носит весьма прозаическое название: "Сырость".
"Отчего паук иногда делает частую паутину и сидит в самой середине гнезда, а иногда выходит из гнезда и выводит новую паутину?
Паук делает паутину по погоде, какая есть и какая будет. Глядя на паутину, можно узнать, какая будет погода: если паук сидит, забившись в середине паутины, и не выходит, это к дождю. Если он выходит из гнезда и делает новые паутины, то это к погоде.
Как может паук знать вперед, какая будет погода?
Чувства у паука так тонки, что, когда в воздухе начнет только собираться сырость и мы этой сырости не слышим, и для нас погода еще ясна, - для паука уже идет дождь.
Точно так же, как и человек раздетый сейчас почувствует сырость, а одетый не заметит ее, так и для паука идет дождь, когда для нас он только собирается".
Вот и весь рассказ.
Сравнить паука с раздетым человеком или сказать, что "для паука идет дождь, когда для нас он только собирается" - это не пришло бы в голову ни одному профессиональному популяризатору. В самых прозаических, самых скромных "описаниях" и "рассуждениях" Толстого мы чувствуем художника, по когтям узнаем льва.
А сколько поэзии в его рассказе о черемухе - в рассказе, самое название которого, несомненно, должно заинтересовать всякого любопытного ребенка - "Как ходят деревья".
Виктор Шкловский высказал как-то интересную и убедительную догадку о том, что эта самая черемуха впоследствии превратилась у Толстого в репейник, с которого начинается "Хаджи-Мурат".
Так, вещи, сделанные художником для детей, но сделанные в полную силу мастерства и вдохновения, не оказываются случайными в его литературном хозяйстве. Они связаны философскими и лирическими нитями со всем его творчеством.
Все четыре книги для чтения, написанные для детей Толстым, могут уместиться в одном небольшом томике страниц на полтораста.
Рассказы, расположенные на первых страницах, проще простого. Ведь основная задача этих рассказов - научить ребят бегло и свободно читать, пристрастить их к чтению. И даже в наиболее сложных рассказах, в которых Лев Толстой говорит полным голосом, он не забывает о своих прямых - учебных - целях.
Однако же все четыре книжки для чтения - вовсе не случайное собрание рассказов и очерков, удобных и пригодных для классных занятий. Мало-мальски внимательный взгляд сразу обнаружит в них отчетливо продуманную систему сведений о природе и человеке.
Этот небольшой томик - своеобразный опыт художественной энциклопедии для детей.
Справиться с подобной задачей мог только такой автор хрестоматии, который имел возможность не только подбирать материал, но и заказывать самому себе любые повести, описания, басни и сказки - и при этом отличные - на любую нужную ему тему.
Обычные собиратели и составители хрестоматий, даже самого лучшего вкуса, даже самые добросовестные и требовательные, никогда не создавали такой стройной системы.
Среди многочисленных школьных книг для чтения, хрестоматий и сборников, составленных педагогами и литераторами, пожалуй, только книги К. Ушинского могут тоже в какой-то мере претендовать на то, чтобы служить для ребенка "Миром в картинах" - художественной энциклопедией.
Ушинский - профессиональный педагог - был не только автором своих книг для чтения, но и составителем в более обычном смысле этого слова. И тем не менее книги, на которых стоит имя Ушинского, так проникнуты его голосом, его системой, его отношением к миру, что в них перестаешь отличать материал заимствованный от оригинального. Тот, кто учился в детстве по "Родному слову", навсегда связал в своей памяти народную присказку про ленивого Тита, которого зовут молотить, страшную сказку про медведя на липовой ноге и даже стихи Аксакова "Прямая дорога, большая дорога..." с привычным и милым именем Ушинского, с памятным портретом серьезного, темноглазого и темнобородого учителя на обложке книги.
В наше время создание энциклопедического сборника для детей - "Мира в одной книге" - стало делом еще более трудным, чем было когда-то. Уж очень усложнилась, обогатилась и обострилась жизнь. Расширился круг даже самых элементарных тем, занимающих ребенка с первых лет его жизни.
В "Родном слове" Ушинского разделы "Орудия", "Здания", "Суда и экипажи" занимают всего только несколько строк и не требуют особенных объяснений. Топор, лодка, сани, - что тут объяснять? А машин в инвентаре Ушинского было не слишком много.
Книга его "Родное слово" - так же как и четыре книги Толстого - была рассчитана главным образом на деревенского ребенка тогдашнего времени, ребенка, живущего в простой и медленно меняющейся обстановке. Закрепить опыт этих читателей и даже расширить его новыми сведениями из области природы, хозяйства, городского и деревенского быта - вот какова была задача этой маленькой энциклопедии, задача трудная, но ограниченная не слишком широкими рамками.
Иное дело - создать книгу для наших детей. Где бы они ни жили, - в большом ли городе, в колхозе или на новостройке, - их везде окружает кипучая, деятельная жизнь, сложное хозяйство и новые человеческие отношения.
И однако же задача идейной, художественной энциклопедии для детей, - мира в картинах - "Orbis pictus",- вовсе не потеряла для нас своей важности и ценности. Напротив, сложность жизни, окружающей ребенка, требует от нас с еще большей настойчивостью создания цельной, систематической художественной энциклопедии, охватывающей мир.
Алексей Максимович Горький в одной из своих статей 1930 года писал, обращаясь к детям: "Вы, ребята, пришли в мир для того, чтобы знать все"3.
Мысль о том, как получше вооружить наших детей "для сопротивления консерватизму старого быта", для будущей огромной созидательной деятельности, занимала Горького непрестанно. Он то и дело возвращался к ней, все развивая и дополняя ее.
В статье, где впервые было произнесено слово "Детиздат", где впервые говорилось о большом специальном издательстве, посвященном детской литературе, Горький развернул целую программу поэтической энциклопедии, которая должна возникнуть в результате тщательной и вдохновенной работы по отбору лучших из существующих книг, по созданию новых книг, еще более смелых и глубоких4.
В сущности, Горький стремился к тому же, к чему стремились и Толстой и Ушинский, когда они создавали свои книги для детей, - к универсальному охвату явлений, к решению большой воспитательной задачи средствами искусства. Но только задачу эту Горький понимал совсем не так, как его предшественники. Да и масштабы у него были другие. Он хотел, чтобы дело создания энциклопедической книги для детей стало заботой не отдельных литераторов, хотя бы и очень талантливых, а всего государства, всей советской литературы и науки.
Разумеется, Алексей Максимович Горький отнюдь не считал, что создание всей этой цельной и богатой библиотеки может быть делом какого-нибудь года или двух.
Но с той поры, как он написал свои статьи "Литературу - детям" и "О темах", прошло не так уж мало лет. Кое-что из того, о чем он говорил и писал, осуществилось. Количество книг возросло с 1933 года во много раз, число литераторов, пишущих для детей, тоже значительно увеличилось, создано и уже имеет свою историю специальное издательство детской литературы.
Однако задача заключалась не только в том, чтобы увеличить книжную продукцию. Это хотя и важная, но не единственная и не самая существенная сторона дела. Удается ли нам главное? Что, если мы поставим в ряд все детские книжки, вышедшие у нас за пять-шесть лет? Будут ли они все вместе сколько-нибудь похожи на ту библиотеку, за которую ратовал Горький?
Нет. Даже самый снисходительный и нетребовательный взгляд вряд ли обнаружит в этом собрании толстых и тонких томиков и тетрадок те черты, которые присущи продуманной, принципиально построенной библиотеке.
Это вовсе не значит, что среди вышедших книг нет радующих, талантливых, содержательных произведений, достойных быть включенными в самый принципиальный и отборный круг детского чтения. Такие книги у нас есть. Но пока что библиотеки они не составляют. И не только потому, что их мало.
Представьте себе какого-нибудь школьника, который живейшим образом интересуется путешествиями, путевыми приключениями, далекими странами, различными городами, древними и новыми, одним словом, географией. Найдет ли он для себя книги, которые не только удовлетворят его жадное любопытство, но и расширят пределы его интересов, организуют его воображение, направят его способности и стремления так, чтобы из маленького любителя глобусов и карт в конце концов вырос ученый, путешественник, исследователь?
О Заполярье, об Арктике у нас отыщется для него несколько книг. Все они вышли в последние годы. Это книги - о подвигах наших ученых, летчиков, моряков, и написаны они самими авторами подвигов - Папаниным, Кренкелем, Ляпидевским, Байдуковым и другими5. Самое ценное в этих книгах то, что они знакомят не только с Арктикой, но и с людьми, с которыми детям очень интересно и полезно познакомиться, - с людьми непреклонной воли, высокого патриотизма, скромности и самоотверженности.
И все же одних этих документальных книг, как бы много они ни давали читателю, недостаточно. Мы еще не подарили нашим детям ни нового "Капитана Гаттераса", романтической повести, которая так соответствует отваге и пылкости тринадцатилетнего человека, ни обстоятельной книжки, дающей подростку какие-то фундаментальные знания, которые иной раз сохраняются в памяти гораздо дольше, чем помнится самая книга.
Но Арктике у нас еще посчастливилось. А что, если найдется читатель (а он, конечно, найдется, и не в единственном числе, а во много-много-множественном), который поинтересуется не только Арктикой, но и Антарктикой, который захочет узнать что-нибудь и про Индию, и про Африку, и про Филиппинские острова?
Да зачем ходить так далеко? Что дадим мы школьникам, которые захотят узнать что-нибудь основательное о нашей Родине - о Кавказе и Алтае, о Волге и Урале?
У нас есть отдельные географические книги, но если мы попробуем нарисовать карту земного шара на основании тех материалов, которые предлагает нам Детиздат, то все части света будут представлять собой на этой карте почти сплошные белые пятна. И даже наша Родина покажется малоисследованной страной*.
Но перечислять здесь все, чего не хватает детской библиотеке, невозможно. Ведь так же, если не хуже, обстоит дело и в области исторической книги, где еще почти и не начата сколько-нибудь серьезная работа по отбору замечательных произведений писателей разных времен, по созданию новых исторических повестей, романов, очерков и маленьких исследований, которые приучали бы детей основательно знакомиться с материалом, относиться к нему критически и делать самостоятельные выводы.
Над историческими темами работает у нас несколько талантливых писателей - Виктор Шкловский, Георгий Шторм, Т. Богданович. В "Пионере" печатались очерки такого замечательного историка, как акад. Е.В. Тарле6. Профессор С. Лурье несколько лет назад написал для детей интересный очерк исследовательского характера - "Письмо греческого мальчика"7. В детской библиотеке заняли заметное место книги Сергея Григорьева, Елены Данько, Степана Злобина.
Но все это, вместе взятое, с придачей немногих книжек из старой литературы, переизданных в последние годы, даже в малой степени не создает у ребенка исторической перспективы. Да и могут ли создать перспективу разрозненные книги, глухо перекликающиеся друг с другом из различных веков и стран.
А естествознание? До сих пор оно представлено в детской литературе очень узко. По-настоящему повезло одним только зверям. О зверях у нас написано немало хороших книжек для самых разных возрастов.
Если бы естествознание исчерпывалось одной зоологией, - нам нечего было бы особенно жаловаться. Но ведь есть еще много областей, которые даже и не затронуты детской литературой. А главное, у нас почти нет широких, обобщающих естествоведческих книг, таких книг, которые образуют мировоззрение человека и помогают ему осознать свое место в природе.
Между тем именно книги большого кругозора являются основой принципиально построенной библиотеки, способной воспитать человека. Нам нужно множество книг на самые разнообразные темы, но все это может оказаться россыпью, если мы сосредоточим свою заботу только на количестве книг и на их разнообразии и не сумеем хотя бы в нескольких из них подняться на высоту настоящих обобщений - философских и поэтических.
Недаром Горький, отбирая то, что нужно и полезно читателям-детям, останавливал свое внимание на таких существенных для мировоззрения книгах, как "Место человека во вселенной" Уоллеса, "Химическая история свечи" Фарадея или "Жизнь растения" Тимирязева8.
Книги этого рода примечательны не только тем, что они обобщают большой человеческий опыт и выполняют серьезнейшую воспитательную задачу. Именно потому-то они и способны выполнять свою задачу, что, обогащая человека сведениями, они вместе с тем самым настоятельным образом обращаются к его воле и воображению. Другими словами - эти книги воздействуют на человека так же, как воздействуют на него произведения искусства.
Значит, выходит, что дела в нашей детской литературе обстоят далеко не благополучно? Строится она как будто довольно случайно. В самых важных областях - пробелы.
Это и верно и неверно.
Конечно, нам еще очень далеко до создания стройной и цельной энциклопедической библиотеки. Но нельзя сказать, что у нас ничего не делается для того, чтобы она в конце концов сложилась. То в одном, то в другом ее разделе наблюдается усиленная, напряженная жизнь, поиски новых путей, нового материала, новых жанров.
Часто мы не замечаем этого оживления. Раскрывая новую книгу, мы иной раз даже не даем себе труда сопоставить ее с ее предшественницами, с книгами той же категории.
Возьмем, скажем, раздел познавательной литературы. В старой детской библиотеке научно-популярных книг было, пожалуй, значительно больше, чем теперь (разумеется, в названиях, а не в тиражах). Но книги с крупной, самостоятельной задачей научного и литературного характера были в ней все же редкостью, да и попадали они к детям по большей части из взрослой библиотеки. Основная же масса детских научно-популярных книг была вне подлинного литературного искусства, хотя и поставляла ребятам довольно много сведений, иной раз достоверных, а иной раз и сомнительных.
Найти в ней такую живую, горячую, характерную и образную книгу, как те, например, которые оставил детям Борис Житков, было бы нелегко. О чем бы он ни писал - о плотничьем ли ремесле, о пароходе или о типографии, - ему не только удавалось обогатить своего читателя основательным запасом сведений, доброкачественных и запоминающихся. Он умел передавать романтику всякого дела, умел так рассказывать о любой работе, что читатель невольно влюблялся и в материал, и в инструмент, и в того искусного, ловкого и бережного мастера, который ими орудует.
Борис Житков писал для детей не одни только научно-популярные книги. Он - автор многих повестей и рассказов, очень интересных, талантливых, всегда своеобразных.
Одно из его замечательных свойств заключалось именно в том, что книжку о паровозе или о телеграфе он писал с тем же поэтическим запалом, с той же страстностью, с какой создавал свои романтические морские истории или повесть о цирке.
Позиции, завоеванные Борисом Житковым, надо не только охранять. С этих позиций надо вести наступление в нашей войне за эмоциональную, художественную книгу о человеческом труде, о мастерстве.
В старой детской библиотеке было не слишком много таких смелых по замыслу книг, какие написаны М. Ильиным.
Ильин начал свою литературную работу с истории самых обыкновенных вещей, с "путешествия по комнате". Он обратил внимание читателей на то, что у каждой вещи, которую они видят перед собой или берут в руки, есть своя биография, что достаточно заинтересоваться этой вещью чуть-чуть поглубже - и мы узнаем очень много нового из самых разных областей: из истории, из физики, химии, техники.
У вещей, которые обычно лежат рядом, оказывается разный возраст, различная судьба и родина.
С первых, самых простых и коротких своих книжек Ильин проявил способность к обобщениям, к охвату множества явлений. Чем дальше, тем шире становились круги его энциклопедических тем. От хозяйства, которое умещается в одной комнате, он пришел к социалистическому хозяйству нашей страны, от истории предметов домашнего обихода - к истории человека и его культуры.
Книги Бориса Житкова и М. Ильина - вовсе не единственные удачи в литературе этого рода. Научно-популярная литература для детей - это очень широкая область с многообразными жанрами, методами, направлениями. Здесь мы останавливаемся лишь на работе тех писателей, которые явственнее других определили свой путь в деле создания научно-художественной детской книги.
В библиотеке, которая должна ответить на все запросы читателей - детей и подростков, беллетристической книге принадлежит, разумеется, одно из самых значительных мест.
Никому не нужно объяснять, как велика ее роль, как много она может дать человеку в ту пору, когда определяются его вкусы и наклонности.
Нельзя сказать, что наша беллетристика для детей достаточно разнообразна и полновесна. Такие книги, которые бы вполне соответствовали возрасту читателя, привлекали его интерес и в то же время были бы подлинно идейными и подлинно художественными, до сих пор насчитываются у нас единицами. То появится хорошая повесть из времен гражданской войны, то живые и поэтические воспоминания о детстве какого-нибудь писателя, то достойная внимания повесть о школьниках нашего времени. Но в серии эти книги еще не слагаются. Еще нечем нам утолить жадную требовательность наших бесчисленных читателей.
Однако же нет никакого сомнения в том, что и в области беллетристики мы стали за последнее время много богаче.
Не будем забывать, что еще совсем недавно библиотечные полки, отведенные для повестей и рассказов, были заполнены у нас весьма поверхностной и схематичной литературой, со всей точностью отражавшей ошибки и уклоны школьной практики своего времени.
Повести о школе были чаще всего похожи на какие-то инвентарные книги. В них можно было найти классные доски, парты, чернильницы, плакаты с лозунгами - все, кроме живых людей.
Лишь немногие писатели и тогда создавали для ребят книги, основанные на пристальном наблюдении, нагруженные пережитыми чувствами, передуманными мыслями.
Сейчас таких повестей становится все больше и больше, и они постепенно вытесняют безвкусную смесь лжепедагогики и псевдобеллетристики, которая занимала столько места в литературе для детей.
Все больше людей самого разного писательского возраста и разного жизненного опыта овладевают искусством детской повести.
Одну из лучших книг о детстве дал нашим ребятам писатель, которого до сих пор никто не считал детским, - Валентин Катаев. Повесть его носит романтическое название "Белеет парус одинокий". И название это соответствует ей. Самые реальные бытовые подробности не принижают ее романтического тона. В этой книге есть и взрослый герой - матрос с "Потемкина", и маленький герой - Гаврик, внук одесского рыбака.
Удача книги Катаева в том, что она внесла в детскую литературу нечто такое, чего в ней существенно не хватало - свободное сочетание событий, приключений с лирическими воспоминаниями детства, с просторным пейзажем.
Когда-то один из юных корреспондентов Горького обратился к писателям с такой просьбой:
"Пишите для нас покороче, пояснее, попроще, посложнее".
"Попроще, посложнее" - это следовало бы сделать лозунгом нашей детской беллетристики. Для того чтобы действительность предстала перед маленькими читателями во всем своем богатстве, надо, чтобы повести наши были сложны по материалу; ясность же и простота их зависят от умения писателя соединить множество разнообразных нитей в единую, плотную ткань.
К сожалению, у нас еще немало повестей и рассказов, в которых вместо настоящей художественной ткани дается только реденькая сетка - три нитки долевых, три поперечных.
Писателей, умело владеющих сюжетом, фабулой, в детской литературе не так уже много, но почему-то фабула зачастую перевешивает все остальное, фабульный каркас выпирает из книг чуть ли не на каждой странице.
Иногда этот каркас искусственно, нарочито покрывают беллетристическими украшениями - описаниями природы, бытовыми сценами, отступлениями. Но от этого вещь становится не богаче, а только многословнее. Ведь даже самый сжатый, лаконический рассказ, на первый взгляд целиком подчиненный фабуле, может говорить о сложных чувствах и отношениях. Для этого нужно, чтобы за каждым самым простым поступком героя читатель чувствовал сложную - то есть жизненную - подоплеку, чтобы в каждой детали пейзажа угадывался весь пейзаж.
За примерами ходить недалеко. Если бегло проглядеть какой-нибудь из рассказов Л. Пантелеева - "Часы" или "Пакет", - может показаться, что автор занят главным образом развитием своего сюжета, всегда напряженного, полного неожиданностей, крутых и резких поворотов.
Но ни в "Часах", ни в "Пакете" никогда не сквозит голая фабула. Автор рассказывает как будто бы только о приключениях Петьки Валета, только о том, как зарыл он во дворе детдома краденые часы и ради этих часов, похороненных под штабелями поленьев, поневоле остался зимовать в детдоме. Но за всеми этими приключениями встает и город того времени, и детдом, незаметно переделывающий Петьку, и множество людей с различными характерами и голосами, людей смешных, трогательных и всегда живых.
"Пакет" - рассказ с еще более волнующим сюжетом. Чуть ли не на протяжении всего рассказа дело идет о жизни и смерти человека - буденновца Петра Трофимова, попавшего в плен к белым. Одни только головокружительные повороты в судьбе героя могли бы занять читателя целиком. Но и здесь автор не ограничивается внешней фабулой. Мы все время чувствуем лирическую глубину повествования, и все, что видит перед собой Трофимов, ожидая расстрела, - тополя, небо, крылечко околотка, солдаты на ступеньках, - все это врезается в память, не мешая действию, а только усиливая его какими-то чертами художественного правдоподобия.
Чувство настоящей реальности создается у читателя только тогда, когда ему показывают действительность с разных сторон, в нескольких измерениях. Самый острый сюжет вполне убедителен лишь в том случае, если автор разыгрывает его на настоящей сцене, а не в театре теней. Это в такой же мере относится к бытовым повестям, как и к романам приключений и даже к фантастическим рассказам и повестям. Недаром же в мировой литературе авторами самых смелых фантасмагорий были Гоголь, Гофман - люди, чувствовавшие реальность, быт, свою эпоху с необычайной силой и остротой.
Но если даже фантастическая повесть в главных своих чертах основывается на реальности, и что же говорить о тех книгах, в которых читатель ищет героев, похожих на себя, ищет ту обстановку, которая окружает его самого.
За это чувство реальности, столь редкое в детских книгах, читатель всегда бывает благодарен. Но при этом ему еще нужно, чтобы герои, похожие на него, все-таки были героями по всей форме, чтобы знакомая ему обстановка не была слишком будничной и плоской.
Среди наших детских писателей есть такие, которые это понимают ясно.
К ним принадлежит Аркадий Гайдар. Ребята читают и перечитывают его повесть "Школа" - о мальчике, жизненной школой которого была гражданская война. Да и другие его книжки пользуются у них постоянным успехом.
Дети любят Гайдара за то, что в книгах у него всегда происходит много событий, за то, что во многих его повестях детям отведена почетная роль героев. И может быть, более всего за то, что у Гайдара есть вполне явственный и определенный идеал советского человека, мужественного, прямого, преданного своей родине.
Но все это доходило бы до читателя в гораздо меньшей степени, если бы Гайдар, при всем своем юношеском романтизме, не чувствовал точного времени и реальной обстановки.
Правда, бывают случаи, когда Гайдар, увлекаясь движением сюжета, только скользит по поверхности явлений.
Не так давно вышла его повесть "Судьба барабанщика".
Тема ее серьезна и ответственна. Она рассказывает о настоящей трагедии, пережитой мальчиком лет четырнадцати. Мальчик остался совсем один. Его отца, которым он так гордился, которого он считал мужественным и прямым человеком, арестовали. Арестовали за растрату. Мачеха, молодая и красивая женщина, ради которой и было совершено преступление, выходит замуж за другого. Герой предоставлен самому себе, он одинок, растерян, делает ошибку за ошибкой.
Когда читаешь эту повесть, ждешь, что она и в самом деле охватит судьбу человека во всей ее сложности, поможет читателю разобраться в трудной для него и для героя книги ситуации. Но эти надежды не сбываются. Повесть незаметно сворачивает на путь довольно поверхностной авантюры, чуть ли не детектива.
А между тем в "Судьбе барабанщика" есть и настоящие удачи. Вспомним хотя бы о дружбе мальчика с отцом, рассказы отца о гражданской войне, "солдатскую" песню, которую он поет сыну:
Горные вершины
Спят во тьме ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой.
Отец утверждает, что это настоящая походная песня. Усталые бойцы шагают по дороге. Скоро привал - желанный отдых...
В книге немало трогательных подробностей.
Но заслуга Гайдара, хоть он и не достиг полной удачи, не только в трогательных подробностях.
Важно то, что он не побоялся взяться за трудную психологическую тему.
Во всех разделах детской литературы, независимо от того, насколько они богаты и разнообразны, уже можно найти книги, прокладывающие пути или, по крайней мере, представляющие собою интересные попытки, которые сулят удачи в будущем.
С этой точки зрения, особого внимания заслуживают те книги, которые появляются у нас в разделе биографическом. Это очень важный раздел. Биографии занимают большое и существенное место в деле воспитания подрастающих людей. Трудно указать книгу, которая вернее воспитывала бы в детях чувство преемственности, чем хорошее жизнеописание, строгое, точное и в то же время полное характерных и метких подробностей.
Каждая эпоха создает портретные галереи своих выдающихся деятелей. А наше время ставит перед нами эту задачу с особой настойчивостью. Воспитывать героев можно только на героических примерах.
Когда Горький обратился к детям нашей страны с вопросом, какие книги они хотели бы прочитать, - сотни и даже тысячи его маленьких корреспондентов просили рассказать им в детских книжках о Ленине, о том, как воевали Ворошилов и Буденный, как жил и учился Максим Горький.
Ответить книгой на последний вопрос было Горькому легче всего - им уже было написано "Детство", "В людях", "Мои университеты". Для тех же детей, которым трудно справиться с трилогией Горького, Илья Груздев написал еще при жизни Алексея Максимовича книгу, озаглавленную "Жизнь и приключения Максима Горького"9.
Это была одна из первых биографических повестей в нашей детской литературе.
Настоящим событием было появление повести Юрия Тынянова "Кюхля". Это книга о жизни Вильгельма Кюхельбекера, которому Пушкин посвятил такие взволнованные строки:
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Повесть Тынянова - большая удача. В ней отразились со всей глубиной сложная и трагическая судьба поэта-декабриста, отразилось время, создавшее и погубившее Пушкина и многих его друзей.
Написанная для юношества, повесть Тынянова стала одной из лучших книг в советской исторической библиотеке.
С тех пор раздел биографий у нас значительно расширился.
Это далось не сразу и не слишком легко. Требования, которые мы предъявляем к биографиям, предназначенным для юных читателей, гораздо сложнее и серьезнее, чем те, которые предъявлял к себе когда-то старик Авенариус, писавший для гимназистов и гимназисток шаловливо-чинные повести о лицеисте Пушкине и гимназисте Гоголе.
Для нас биография деятеля и героя - даже в книге для младшего возраста - это не только его жизнеописание. Это биография времени, среды, выдвинувшей человека, о котором мы рассказываем. Но, разумеется, стремясь к этому, мы никоим образом не должны подменять человеческую судьбу, характер, подлинные биографические факты какими-то общими историко-социологическими формулами, поглощающими и людей, и события, и время.
Нечего и говорить, книги о временах и людях писать труднее, чем нанизывать на хронологическую нитку отдельные случаи и происшествия, имеющиеся в запасе у биографа. Да к тому же дело осложняется у нас еще и тем, что биографии людей нашей эпохи приходится зачастую писать не на основании уже готовых и проверенных биографических трудов, как писало их когда-то большинство присяжных биографов-популяризаторов. Нет, авторам, пишущим для наших детей, сплошь и рядом приходится самим добывать для себя материалы, проверять их доброкачественность, сопоставлять их с тем, что уже известно, - словом, выступать чуть ли не в роли исследователей.
Именно этими трудностями объясняется то, что книги биографического характера, которые вошли за последнее время в нашу детскую библиотеку, представляют собой нечто весьма разнородное по своей литературной сущности и качеству.
Для того чтобы познакомить ребят с жизнью замечательных людей нашей эпохи - вождей, деятелей, героев, ученых, - у нас прибегают к самым различным способам. Самый простой, конечно, - это подбор уже опубликованных очерков, воспоминаний, статей, речей. Так, например, построен сборник "Рассказы о Ленине", составленный Н.И. Крутиковой (Детиздат, 1939 г.).
Сборники такого рода, несомненно, полезны. Они дают возможность показать героя книги в разные времена, в разных условиях. Они сообщают читателю много сведений документального характера. Больше того, они дают образ героя, отраженный в сознании людей, особенно близко знавших его, сподвижников его труда и борьбы, участников его жизни.
И все же эти сборники не могут заменить собой поэтически цельной книги, которая не только обогащает читателя фактами, но вводит его в самую жизнь героя, в реальную обстановку, превращает прошлое в настоящее.
В какой-то мере приближаются к этой цели книги, являющиеся более или менее свободной литературной обработкой "свидетельского" материала - воспоминаний и устных рассказов.
Таковы, например, "Рассказы о Ленине" А. Кононова (Детиздат, 1939 г.).
Несмотря на то, что почти весь материал, использованный А. Кононовым, входит в нашу литературу не впервые, эта тоненькая книжка в сером переплете никому не покажется повторением чего-то уже известного.
Что же в этой книжке ценного?
Пожалуй, самое ценное то, что при всей своей скромности и сдержанности она насыщена заботливо выбранными подробностями. Автор не позволил себе дополнить воображением или догадкой художника те материалы, которыми он располагал. Но зато он не проронил и не упустил ни одной мелочи, которая способна приблизить образ Ленина к читателю-ребенку. В книге нет настоящего сюжета, но она не кажется бесформенной. Ее объединяет хорошо найденный повествовательный тон, неторопливый и достойный. Отдельные рассказы кажутся главами маленькой повести.
И, однако, наряду с живыми, образными страницами в книге нередко встречаются какие-то пробелы, места, на которые автор не потратил ни воображения, ни чувства, ни наблюдений. Пока он рассказывает о том, как устроен был ленинский шалаш, или о двух озерах - светлом и темном, - среди которых Ленин жил, скрываясь от преследования, или о том, как был собран и как выглядел знаменитый паровоз "У-127", на котором Ленин числился почетным машинистом, - стиль книги достаточно конкретен, точен, а иногда даже и поэтичен. Но как только заходит речь о вещах более сложных, например о революционных событиях, непосредственно предшествовавших Октябрю, - в повествование вторгается какой-то другой стиль, отвлеченный и бесцветный.
Вот два отрывка, разделенные всего шестью строчками:
"...Самое любимое его место было у большого пня среди ивовых кустов. Ленин садился там на землю, клал на пень листы бумаги и писал. Ивовые кусты закрывали его со всех сторон".
Это первый отрывок. А вот второй:
"В Петрограде не прекращалась борьба. Рабочие рвались в бой против своих врагов - буржуазии и помещиков..."
К сожалению, это довольно обычный недостаток детских книг. Большой исторический фон почему-то не умещается в повествовании. Он остается где-то за скобками. О нем говорят служебным языком ремарок. Чем это объясняется? Быть может, авторы полагают, что детям младшего возраста невозможно рассказать о крупных событиях исторического характера? Это и в самом деле трудно. Но если с детьми этого возраста вообще можно разговаривать о Ленине, то почему нельзя найти какие-то конкретные и точные слова для того, чтобы по-настоящему показать, за что боролся Ленин и в какой это происходило обстановке. А. Кононов стремится решить эту задачу, но она не всегда ему удается.
Под тем же названием, что и книга А. Кононова ("Рассказы о Ленине"), вышла недавно и другая книга, написанная М. 3ощенко.
Она предназначена для детей того же возраста и тоже представляет собой литературную обработку воспоминаний или рассказов, ходящих в народе. Но с материалом своим Зощенко обращается гораздо смелее. Эта смелость нисколько не мешает ему бережно относиться к фактам из жизни Ленина. М. Зощенко доводит их до читателя во всей их неприкосновенности, ничего из них не утрачивая, ничего к ним не присочиняя. Однако повествование его свободно и прихотливо.
Несмотря на особую значительность темы, на необходимость очень большой простоты (ведь книга написана для маленьких), Зощенко сумел всюду остаться самим собой. Мы узнаем склад его речи в любом рассказе, в любой строке, - пишет ли он о том, как Володя Ульянов вместе с другими детьми распевает песенку "Жил-был у бабушки серенький козлик", или о том, как Владимир Ильич во время обыска перехитрил жандарма. Когда закрываешь эту книжку, убеждаешься, что Зощенко, ничего не навязывая читателю, ничего не подчеркивая, то и дело позволяя себе вольные и даже шутливые отступления, - сумел в конце концов создать из отдельных черт простой и ясный образ Ленина, отчетливый, но в то же время нисколько не схематизированный.
А. Кононов в своей книге показывает нам Ленина в определенный период его жизни - начиная со времени подготовки Октябрьской революции и до последних дней Владимира Ильича. Выбрать этот период - значит, пытаться показать Ленина в самом зените его политической деятельности, показать его как вождя революции, как руководителя страны.
М. Зощенко изображает Ленина в самые различные периоды его жизни. Читатель видит своего героя и маленьким мальчиком, и гимназистом, и студентом, и взрослым человеком - Лениным. Эпизоды, которые выбраны для этой книжки, автор даже не пытается рассматривать как вехи в политической деятельности Владимира Ильича. Скорее, они должны показать его облик, склад его характера.
И, однако же, там, где нужно рассказать детям о самом содержании деятельности Ленина, Зощенко берется за эту задачу прямее и увереннее, чем А. Кононов.
Если Кононов в рассказе о покушении на Ленина говорит: "В газетах писали, что женщину, которая стреляла в Ленина, подослали враги народа..." - то Зощенко в своем рассказе на ту же тему пытается объяснить маленьким ребятам, что это были за враги и отчего они ненавидели Ленина.
Сравнивать между собой два произведения искусства - дело трудное и не слишком благодарное. На то они и произведения искусства, чтобы быть непохожими друг на друга. Особенно же трудно сравнивать книги писателей, столь различных по складу, по характеру и опыту. Но иной раз это бывает и полезно и необходимо.
Сопоставление двух книжек одного и того же жанра, на одну и ту же тему и для одного и того же читателя может прояснить нам путь этого жанра и его конечные задачи. Интересно бывает сопоставить эти книги не только в существенных чертах, но и в подробностях.
Вот, например, в книжке Зощенко и в книжке Кононова есть рассказы об охоте на лисицу. Они совпадают и по теме, и по отдельным деталям. Удивляться этому не приходится. Ведь оба автора черпали свой материал из одного и того же источника.
Рассказы эти удались обоим писателям. Но, читая рассказ М. Зощенко мы гораздо больше чувствуем реальную обстановку - зиму, лес, тишину. Его лисица нам кажется ярче и рыжее, а весь эпизод как-то значительнее.
У Кононова совсем неплохо сказано про лисьи глаза. "Она... тревожно поглядывала вдаль темными круглыми глазами".
Зощенко говорит про те же лисьи глаза лишь немногим больше. "...Испуганно сверкали ее круглые глазенки с вертикальными зрачками".
Разница как будто невелика. Но как зажглись эти звериные глаза от того, что в них поставили вертикальные черточки.
Описание зимнего леса и в том и в другом рассказе очень беглое. У Кононова говорится только: "Какая-то птица пролетела над головой Владимира Ильича, задела ветку, стряхнула снег. Сверху, медленно кружась, посыпались легкие снежинки".
У Зощенко этому пейзажу тоже уделено всего две-три строчки: "...кругом удивительно красиво. Полянка. Лес. Сверкающий пушистый снег на ветках - зимнее солнце золотит верхушки деревьев".
Но в рассказе Зощенко ощущение зимы создается не одним этим описанием.
То, что Ленин одет в полушубок и валенки, что ружье он опускает в снег, гораздо больше напоминает нам о зиме, чем описание, занимающее всего один абзац.
Обо всех этих удачных деталях, может быть, не стоило бы и говорить так подробно, но дело в том, что, чем живее, поэтичнее и свободнее вся книга, тем значительнее и рельефнее ее центральный образ.
От таких, почти незаметных, мелочей иногда зависит очень многое. Важнее же всего в книге М. Зощенко то, что он не ограничивает свою задачу сообщением читателю биографических сведений.
Зощенко отлично понимает, какое значение может иметь для воспитания советских детей биография Ленина.
Сказать им: "Так поступал Ленин", - это то же самое, что сказать: "Поступайте так же и вы".
Мих. Зощенко берет из жизни Ленина такие случаи, которые могут быть вполне понятны и убедительны даже для маленьких читателей. Он берет эпизоды, которые сами по себе, без посторонних сентенций и пояснений, вызывают у детей стремление следовать примеру Ленина, быть похожим на него.
Книга эта - одна из тех, которые могут совершенствоваться с каждым новым изданием. Ее, пожалуй, можно и нужно сделать строже по языку. Дело не в том, конечно, чтобы Зощенко отказался от свойственного ему склада речи, - было бы совсем нехорошо, если бы в детской книге писатель переставал быть самим собой. Но жаль было бы, если бы оказалось, что некоторые шутливые словесные обороты Зощенко ребята принимают всерьез (а в некоторых случаях такая опасность существует). Кроме того, та простота, которая позволяет писателю говорить с детьми о серьезных вещах лаконично и обобщенно, почти как в сказке, иногда граничит с невольным упрощением.
Например, в начале рассказа "Как Ленин учился" говорится: "Но, к сожалению, начальники исключили его из университета, потому что он был революционер. А этого начальство не терпело. И царь тоже не позволял революционерам учиться".
По существу, в словах этих нет никакой погрешности против правды, но тем не менее звучат они излишне ребячливо, нарочито наивно. Все это стоит проверить.
Обе книги рассказов о Ленине поддаются расширению. Построены они так, что их можно дополнять новыми рассказами. Жизнь Ленина дает для этого достаточно замечательного материала.
Детская литература так долго ждала биографических книг, что появление на свет каждой из них заслуживает самого пристального внимания. Особенно тогда, когда автор берется за такое трудное дело, как биографические книги о выдающихся людях нашей эпохи, да еще предназначенные для самых младших читателей.
Впрочем, не только книги для маленьких, но и вся наша биографическая серия в целом (в последнее время эта группа книг настолько расширилась, что ее уже, пожалуй, можно называть серией) стоит того, чтобы о ней говорили подробно, подвергая тщательному разбору каждый очерк, каждую повесть.
Но эта статья - не обзор, и поэтому останавливаться на всех биографических книгах, даже на самых лучших из них, здесь невозможно. Книги М. Зощенко и А. Кононова представляют особый интерес потому, что обе они, каждая по-своему, прокладывают пути к созданию художественной биографии, построенной на основе точных и подлинных фактов.
В этом смысле к ним примыкает совсем непохожая на них книга "В боях и походах", написанная героем гражданской войны, командиром Окой Ивановичем Городовиковым (Детиздат, 1939 г.).
Всякий взрослый человек помнит, как привлекали его в детстве повести, на обложке которых стояла категорическая и краткая пометка "быль".
Как это ни странно, а дети, такие ярые любители всего невероятного, фантастического и сказочного, с особенным удовольствием берутся за повесть, в достоверности которой им не приходится сомневаться. Сказка - так сказка, быль - так быль! А сидеть между двух стульев они не охотники.
Автобиография О.И. Городовикова в обработке Игоря Всеволожского, несомненно, будет пользоваться у ребят успехом.
На этой книге нет пометки "быль", но и без того она покажется читателю настоящей былью и по фактическому своему содержанию, и по общему тону повествования. Это очень небольшая книга - в ней всего семьдесят пять страниц, включая сюда и картинки. Но она вместила всю судьбу человека, который из маленького пастушонка Сальских степей превратился в одного из славных командиров Красной Армии. Казалось бы, такая краткость возможна только при быстром, стремительном темпе повести. Но стоит вам раскрыть книжку, и вы убедитесь, что автор вовсе не торопится. По пути он останавливается всюду, где находит нужным остановиться. Он успевает рассказать обстоятельно и подробно о том, как его калмыцкая фамилия "Хардагин" под рукой русского писаря превратилась в фамилию "Городовиков", как служил он у хозяев то пастушонком, то поваром, то погонщиком быков; какие сказки слышал в детстве от своего отца.
В книге много случаев, эпизодов, но случаи эти почти всегда достигают размеров событий. Вот маленький Ока пасет в степи хозяйских баранов, и на него нападают орлы. Если бы не овчинный полушубок, они заклевали бы его насмерть.
"С той поры, - говорит автор, - я не выношу орлов".
Вот он вместе с конем сваливается в степной колодезь и целую ночь томится в глубокой яме с глинистыми скользкими стенками, пока его не выручает сердитый хозяин.
В этой автобиографии есть и действие и диалоги, как в настоящей повести. Но диалоги никогда не кажутся введенными только для оживления, ради беллетристики. Чаще всего реплики действующих лиц воспринимаются как подлинные, точно автор сохранил их в своей памяти от слова до слова. Таков, например, первый разговор Городовикова с его будущим боевым шефом.
"...В праздничный день, вечером, начистив до блеска сапоги, я отправился в харчевню... На огонек харчевни, как мошкара, собирались станичники...
За одним из столов сидел коренастый унтер-офицер в форме драгунского полка. Лихо сдвинув набекрень фуражку, он растягивал двухрядную гармонь. Унтер поглядел на меня веселыми глазами, поманил пальцем и сказал:
- Места ищешь, казаче? Садись!
Мне, калмыку-казаку, унтер-офицер предлагает место у своего стола! Я удивился, но подошел.
- Ты кто такой? - спросил унтер.
- Я - Городовиков. Живу здесь на хуторе, вернулся со службы.
- Ну, а я тоже вернулся со службы. Драгун Семен Буденный. Садись.
Раньше я Буденного не встречал, но о такой фамилии слышал, знал, что семья их живет в Платовской, да еще говорил кто-то, что они иногородние и от бедности переселились сюда из Воронежской губернии.
- В казачьих частях служил? - спросил унтер и сразу же неодобрительно отозвался о казачьих частях.
Я не остался в долгу:
- Ну-ну, ты полегче! Драгун-то я скольких за ногу на маневрах с коня стащил. Слыхал, про драгун даже пословица есть: "Стой, остановись! Драгун с коня упал!"
Унтер-офицер не обиделся. Он рассмеялся и сказал, что хотя казаки и лихие рубаки, но у них нет шпор..."
Через десяток страниц - новая встреча с Буденным. Но между этими двумя встречами целые годы, империалистическая война, революция.
- Ты откуда, Городовиков? - спросил он.
- С фронта прибежал. А ты?
- Тоже с фронта. Организуем ревком из фронтовиков. Будешь работать с нами?
- Буду".
Еще десять страниц. Но какие это страницы! Чуть ли не каждая их строка - это боевой эпизод. Тут и баснословный по смелости налет Буденного на станицу Платовскую, и героический поход к Царицыну, и переправа через реку Сал, о которой автор говорит:
"- Под огнем мы приступили к наводке моста. Наводили мост по способу Тамерлана и Александра Македонского"...
Под Царицыном идут ожесточенные бои. Белые начали третье наступление на город. Ночью, во время короткого отдыха, кто-то разбудил Городовикова.
"- Городовиков! Да вставай же! Ехать надо, быстро...
Это был Буденный.
По дороге Семен Михайлович сказал мне, что бригаду потрепали, что комбриг Тимошенко серьезно заболел.
Затем Буденный сказал:
- Так-то вот, Городовиков! Придется тебе командовать бригадой.
- То есть как это командовать бригадой? - удивился я.
- Очень просто. Принимай и командуй. Партия тебе доверяет..."
На глазах у читателя "В боях и походах" рождается Первая Конная армия.
И оттого, что об этом рассказывает человек, который был в ней командиром эскадрона, полка, бригады, дивизии, - читатель видит все боевые события не со стороны, а изнутри. Ему кажется, что это он сам вместе с храбрым Дундичем пронесся по дорогам Польши, мимо костелов, мельниц, старых кирпичных замков, ворвался в польский штаб и слышал повелительный возглас Дундича:
"Выходи! Революция пришла!"
Читатель вместе с бойцами проходит по селу Великая Михайловка, где товарищ Сталин принимал первый парад славной Конармии.
"Он стоял на крестьянских розвальнях, в солдатской шинели и меховой шапке. Щаденко вручал дивизии боевые знамена..."
Такие книги, как автобиография О.И. Городовикова, именно своей достоверностью побеждают читателя.
Биография, жизнеописание - это очень строгая форма. Она должна либо воспроизводить события и диалоги с безупречной точностью, либо угадывать их так верно и метко, чтобы домысел, по крайней мере, не подрывал доверия к правде.
В книгах, написанных по горячим следам недавних больших событий, читатель с жадностью ловит все черты правды и боится признаков "павильонной съемки".
От автора биографий он требует благородной сдержанности, скромности летописца. Он не прощает ему произвольных и бесцеремонных вторжений в историю, в судьбу героев, в ткань их мыслей и речи. Не прощает условных пейзажей и псевдолирических интермедий, которые вносятся в книгу только для украшения и оживления текста.
Биограф не может себе позволить той свободы, какой пользуется беллетрист. Он не может быть слишком щедр в описании сокровенных чувств героев - тех чувств, которые не нашли себе выражения в поступках. Он не должен злоупотреблять разговорными сценами, потому что читатель всегда может задать ему каверзный, но вполне законный вопрос:
- Да откуда же ты все это знаешь?
Когда в книге О.И. Городовикова товарищ Буденный говорит автору: "Так-то вот, Городовиков, придется тебе командовать бригадой", читатель охотно верит, что у автора были все основания навсегда запомнить эти слова, и поэтому он может повторить их совершенно точно, а не приблизительно.
От биографа мы вправе требовать какой-то особенной прямоты и открытости. Если ему необходимо внести в жизнеописание героя собственные мысли, предположения и догадки, пусть лучше он делает это совершенно явно, от своего имени, не приписывая своих мыслей и чувств действующим лицам. Так поступает, например, М. Зощенко. В его книге о Ленине авторские отступления, рассуждения, шутки отнюдь не смешиваются с фактическим содержанием. Они только оттеняют его и приближают к читателю.
Разумеется, жизнь деятеля или героя может служить материалом не только для биографии в более или менее строгом смысле этого слова, но и для повести, для романа и поэмы. Здесь прав у автора гораздо больше, но зато гораздо больше и ответственности.
Чем свободнее повесть или поэма в отдельных деталях, тем правдивее она должна быть в своих главных чертах, тем глубже, крупнее и самостоятельнее должен быть ее поэтический замысел, ее философская и психологическая концепция.
Но о биографической повести и ее задачах следует поговорить отдельно. Да и не об одной только биографической повести.
Сказка, научно-фантастическая повесть, роман приключений, стихи и проза для самых младших читателей, - все это не в меньшей степени заслуживает самого пристального и подробного разбора.
Охватить всю детскую литературу одной статьей стало уже делом невозможным.
Даже в тех разделах детской библиотеки, где вчера было еще совсем пусто, появляются первые гости, а может быть, и постоянные жильцы библиотечных полок.
Мы должны встречать их приветливо и доброжелательно, но не жертвовать ради гостеприимства высокой требовательностью.
Наша книга для детей призвана воспитывать человека нового, социалистического общества. У детских писателей еще никогда не было задачи почетнее, ответственнее и радостнее.
Примечания автора
* В последние годы Детиздат начал выпускать сборники "Глобус". Цель издания, очевидно, в том, чтобы удовлетворить самые разнообразные интересы юных географов. Это очень полезное начинание, но, к сожалению, значительная часть материала в первом сборнике несколько суховата, очерки и статьи не объединены отчетливым художественным замыслом качество их очень различно. ↑
Примечания
** Главы VII-IX, переработанные в статью "Истоки чувств" (см. настоящий том), опущены (Прим. ред.). ↑
"Мир в картинах". Заметки о детской литературе. - Впервые полностью в журнале "Красная новь", 1940, № 5-6, май - июнь.
При подготовке четырехтомного собрания сочинений в 1957 году С.Я. Маршак переработал эту статью, но в четвертый том она не была включена. Главы VII-IX в новой редакции вошли в книгу "Воспитание словом" (см. статью "Истоки чувств" в наст. томе). Остальные главы статьи "Мир в картинах", также представляющие интерес для читателей, впервые публикуются в новой редакции в данном разделе.
1. Давая своей статье о детской научно-художественной книге название "Мир в картинах", С.Я. Маршак напоминал об опыте великого чешского педагога Яна Амоса Коменского (1592-1670), издавшего в 1657 г. первую детскую энциклопедию в мире - "Orbis pictus" ("Мир в картинах"). ↑
2. Из рецензии В.Г. Белинского на книгу В.Ф. Одоевского "Детские сказки дедушки Иринея". ↑
3. Маршак имеет в виду статью Горького "О безответственных людях и о детской книге наших дней", в которой, в частности, говорилось: "К детям надо относиться честно. Надо уметь сказать им: мы, отцы, еще кое-чего не знаем, вы, ребята, пришли в мир для того, чтобы знать все" ("Правда", 1930, № 68, 10 марта). ↑
4. Речь идет о статье "Литературу - детям" ("Правда", 1933, № 159, 11 июня). Перечисляя нужды детской литературы, Горький делает вывод: "...мы должны принять самые решительные меры, чтобы в кратчайший срок снабдить нашего ребенка литературой, необходимой для его культурного роста.
Этого возможно достичь путем искусного и бережного отбора наиболее ценных книг из мировой и советской литературы, как общей, так и детской, а также путем собирания и привлечения широких кадров писателей, ученых и художников.
Такая задача может быть по силам только специальному издательству, посвященному детской литературе, - Детиздату..."
Постановление об организации издательства детской литературы было принято ЦК ВКП(б) 9 сентября 1933 г. ↑
5. Речь идет о книгах: Папанин И.Д., На полюсе, Детиздат, М. - Л. 1939; Кренкель Э.Т., В лагере Папанина, Детиздат, М. - Л. 1938; Байдуков Г., Через полюс в Америку, Детиздат, М.- Л. 1938; Ляпидевский А., Челюскинцы, Детиздат, М. - Л. 1938. ↑
6. В журнале "Пионер" были опубликованы очерки Евгения Викторовича Тарле (1875-1955) "Три войны" (1938, № 5, май) и "Оборона Севастополя" (1939, № 3, март). Позднее отдельным изданием в Детиздате вышли его книги: "Наполеон" (1940) и "Нашествие Наполеона на Россию 1812 года" (1940). ↑
7. Очерк Соломона Яковлевича Лурье (1890), доктора филологических и исторических наук, автора научных трудов по античной истории, филологии, был выпущен отдельным изданием в 1930 г. ленинградской редакцией ГИЗа. ↑
8. А.М. Горький указывает на эти книги в статье "Литературу - детям". ↑
9. Груздев Илья Александрович (1892-1960) - один из видных советских биографов М. Горького, исследователь его творчества. В 1926 г. издал для детей повесть "Жизнь и приключения Максима Горького". ↑
Печатается по машинописному автографу 1957 г. с авторской правкой.